В шоферском зеркальце дрожало отражение виска и носа Лео.
Лику била дрожь, и она сжималась в. комок, чтобы умерить ее. Он думает: так можно чего-то добиться... Еп хотелось пнуть его ногой: он был ей отвратителен своим самодовольным спокойствием и убежденностью в своей правоте. Она просто ненавидела его в эту минуту за то, что он заставил ее бежать за ним, как собачонку. В конце концов, это комплекс неполноценности - непременное желание унизить, чтобы самому выиграть в своих же глазах.
"Господи, я как загнанная мышь, неужели на свете нет человека, который понял бы меня?"
Они ехали мимо сада, и в сквозящих ветвях голых деревьев заними, посверкивая, ошалело гналась луна.
Кажется, Лика слишком громко вздохнула-почти простонала,- из зеркальца на нее взглянули встревоженные глаза шофера. И Лео недобро покосился.
Возле дома тронул таксиста за плечо. Вышел, распахнул дверцу рыцарским жестом:
- Адье, мадам... Я еще проветрюсь.
И вновь уселся в машину, размашисто хлопнув дверцей.
Этой ночью Лео, разумеется, не пришел. Она так и думала, что он не придет. Не впервой уже. Теперь ночь, две, три, четыре будет вынашивать свою обиду. Такое сладострастное мучительство он отрабатывал, еще на мамочке, убегая из дому с тринадцати лет. Сам провинится в чемнибудь - промотает школу, предпочтя ей Дину Дурбин в кинотеатре старинного фильма,- и дома уже не появляется: пусть мамочка помытарится, посходит с ума. Для ночевок зимой он приспособил старое кресло-развалюху, укоренив его на чердаке точечного дома, возле труб водяного отопления, и припас дешевую библиотечку Шерлока Холмса. Время от времени он все же позванивал домой из автомата уже за полночь и молчал в трубку, прислушиваясь к материнским интонациям,-дошла или не дошла до "кондиции". Если "дошла", значит, можно возвращаться и даже просить деньгу. Сначала деньга шла на мороженое или многосерийный вестерн, потом, с возрастанием потребностей, на возвращение "долга", за который могут "убить", на блок сигарет, коктейль или даже на импортные джинсы -в зависимости от количества выстраданных им (и мамочкой) ночей...
Теперь это инфантильное мучительство было перенесено на Лику.
И хотя подобные психологические экзерсисы практиковались довольно часто, Лика все равно не могла до конца уверовать в их садистское лиходейство. Она срывалась в жуткую истерику. Ее охватывал страх: с Лео непременно что-то случилось, он попал под трамвай, его пристукнули где-нибудь в проходных дворах, польстившись на его шикарный портфель или золотые запонки.
К тому же страшно было оставаться одной: пугала тишина, казалось, кто-то ходит по комнате, кто-то залез на балкон, что-то методически щелкало по оконному стеклу...
Она поднималась с постели и, накинув плед, сидела на подоконнике. С сумрачной, неверной надеждой встречала каждый светлячок такси, появлявшийся в конце улицы...
Лео не пришел ни в следующую, ни в третью ночь...
Да... как всегда: решил похлеще подсечь ее за губу, как форель... измотать? Или просто бросил? "Бросил"-придуманное слово. Что она перчатка? Ну уж ладно! Никому, как себе.
На рассвете третьего дня она "позвала" Дима.
Провела ноготком по зазору половицы за трельяжем паркет раздвинулся, и из-под пола, словно только и ждало этой минуты, выскочило устройство, подобное обыкновенному проигрывателю. Оставалось поставить на стерженек пластиночку. И направить иголочку - бережно и точненько. И пустить рычажок - "ход".
Вот тебе, Ленечка, сюрпризик!
В эту минуту она очень хотела, чтобы Димчик действительно явился. Хотя и не верила в эту "чертовщинку". Копошилась смутная боль,-явится и скажет: "Что же ты, миленькая, держала меня в пластиночке, как собака зарытую кость? Сколько лет? Что же ты, миленькая женушка, так... А? Почему - не сразу?.." А ведь она и хотела сразу, в тот же день, когда он умер,-три года назад. И был порыв. Потом подумала: а если и впрямь явится,-тот, еще ТОТ, который хранит тепло супружеского ложа,-что не будет тогда? Боже правый! И она откладывала-на день, на два, на месяц, на три... Прошел год. Потом все труднее было решиться: почему, мол, не включила пластияочку сразу?! Сразу! Коготок увяз - всей птичке пропасть, Кошмар...
А теперь уже все-одним махом: будь что будет!
Лео, не ночевавший уже несколько ночей, позвонил ей как раз тем утром, когда Дим явился к ней-явился в самом деле! Дим явился и сидел как раз в чешском креслице за чашкой кофе, когда позвонил Лео - по-телячьи дышал в трубку, ожидая ее вздоха, стона, доброго слова;
"Левушек, это ты?.."
Что бы там ни было - она все же любила его. Ненавидела и любила.
- Еще щец подсыпь,- сказал Лео, вытирая пальцами бороду возле губ,
"Да... но что же теперь будет?"- размышляла она, неся и плеская горячий борщ себе на руку.
Лео хлебнул (она поморщилась), обтер губы ладонью;
- Ты знаешь, какую штуку сыграла со мной сестренка? На защите она выступила против. И что ты думаешь она заявила? Моя работа от начала до последней буквы плагиат: уверовала, что я - вор и мошенник. А? Как тебе это нравится?
- Дрянь: сама же ведь воспользовалась Димовыми идеями и пасется...
- Ладно, не будем мельчить. Не в этом соль. А соль в том, что он... жив!
Лика, краснея; отвернулась, достала из сумочки сигареты.
- Дай-ка огня.
Лео выстрелил зажигалкой, прищурясь и глядя ей в глаза.
Она хотела сдержать прилив крови и от этого краснела все больше.
- Ты сказал какую-то чушь. Я даже не могу понять,
- Жив, Я его видел, как вот тебя. В трех шагах.
Она отвернулась, вся пылая и все еще пытаясь одолеть прилившую к лицу кровь, подошла к зеркалу, поправила волосы:
- Двойник?
- Может быть, и двойник. Однако я видел, как на этом двойнике повисла, моя сестренка.
Лика закашлялась от дыма, сгорбилась, съежилась,
- Ты сам же говорил, что это невозможно,-сказала растерянно.
- Ну, а если все же возможно?
- Дрянь. Это-она, она. Это-не я... я ничего не знаю... Спрашивай у своей сестренки. .
- Ты что? - Лео швырнул ложку, и она брякнулась о край тарелки, зазвенела, перевернувшись.-Ты что?..Он встал и всей глыбой своего тела надвинулся на Лику.А пластиночка? Пластиночка? Может быть, у тебя были дубликаты?.. Тираж...
- Лео, не надо, пожалуйста, не надо... больно же.
Она закричала. И тогда он зажал ей рот ладонью.
- Тише.
Он подтолкнул ее в кресло, где она давеча вязала..
- Ты мне должна сказать... Пойми ты, дуреха,- мы с тобой одной ниточкой виты. Я должен знать, чьи это штучки. Не бойся, мне надо просто знать.
- Ну откуда же я знаю - что ты имеешь в виду? Что?-сказала она с тайным вызовом и даже с каким-то намеком, но прикусила язык. Да, она хотела бы сказать: "Из-за тебя, идиота. Приревновал к главрежу - вот л возьми теперь за рупь двадцать". Ушел, бросил,- вот и поставила она заветную пластинку. Сама не верила, а так, а вдруг: назло!
- Теперь он представит документальные свидетельства, и накрылась моя диссертация. Это же позор! Смерть!.. Да, Ликушка,- никому, как себе.
- Нет-нет. У него ничего нет. Все черновики по этой раковой проблеме остались у меня. Для него это был частный вопрос... И он, в сущности, не довел его до конца отбросил и пошел дальше. Он разбрасывался... Он хотел к нему вернуться, но...
Лео засунул руки в карманы брюк, переваливаясь с пяток на носки:
-Чтобы не разбрасываться, ему остается одно-уйти.
- Куда?
Лика с ужасом отшатнулась, нос заострился, лицо посерело.
- Зачем ты мне это говоришь?
- А ты все хочешь на саночках кататься? Чтобы руки чистые были.
- Зачем ты мне это говоришь?
- Не бойся... Это сделает моя сестренка, своими ручками, и даже не подозревая о том. Мы его еще заколотим...
- Лео, ты ужасен.