Глава 12
Километры дороги убегали назад, отсчитываемые спидометром. Двигатель «японца» работал ровно, урча как сытый хищник. Глаза, руки, ноги действовали сами по себе, уверено управляя машиной. А вот разум… разум оставался там, в снятом мною коттедже, в комнате, где осталась спать, сладко улыбаясь во сне она. Я встал рано утром. Вита спала, держась одной рукой за мою руку. Аккуратно расцепил её пальчики. Некоторое время смотрел на неё. Потом склонившись, слегка коснулся её чуть раскрытых губ. Она улыбнулась во сне.
Взял вправо и остановился на обочине. Откинулся назад на спинку сидения, закрыл глаза. Память опять услужливо показала мне всё, что произошло этой ночью. Это было какое-то безумие. Стоило ей произнести: «Кирилл пожалуйста…» как во мне что-то сорвалось. Что-то, что копилось долгие годы и, наконец, прорвалось наружу. До неё у меня были женщины, но так, только лишь для удовлетворения плоти, не больше. И я забывал о них, как только покидал комнату, в которой оставалась партнёрша. Забывал, вычёркивая из жизни навсегда. Здесь было совсем другое. Желание обладать Витой было огромным, но не только обладать ей, но и дарить ей самого себя, всего, до последней клеточки. Что мы с ней делали? Да всё, что только могут делать мужчина и женщина в постели, особенно если любят друг друга, жаждут друг друга. А она любит, я понял это. Виталина не пыталась отблагодарить меня за спасение, нет. Она именно любила. Любила с бешенной страстью, неистовством и одновременно нежно. Будто пыталась наверстать что-то упущенное, потерянное, но вновь обретенное, которое она уже не хотела терять. Её грудь. Прекраснее и слаще я ничего в своей жизни не ощущал. Её руки, то гладившие меня по плечам по спине, то впивающиеся в мою спину, в ягодицы своими коготками, когда она не желала, что бы я покидал её, требовавшая и одновременно умоляющая продолжать, не останавливаться. «Ещё, ещё… Кирилл, родной мой, любимый… ещё, ещё…» — её голос наполненный страстью звучал у меня в голове до сих пор. Её ноги, то обхватывающие меня и стискивающие, то расслабленные, слегка согнутые в коленях, расходились широко в стороны, открывая передо мной всю её, призывно зовущую, жаждающую ещё страсти, ещё моей плоти, жара моего тела, моих рук, губ. Кричала, достигая пика наслаждения, обнимая меня и прижимаясь ко мне, смеялась и плакала. Поддавалась своим лоном ко мне на встречу в движении, жадно ловя меня им и поймав, не выпускала, обхватывая плотно, даря тем самым дополнительное безумное счастье. В ней бушевал ураган, торнадо в котором сплелось всё — любовь, страсть, похоть, желание. Всё это сливалось в ней, как в бешено крутящемся калейдоскопе. И этот ураган поглотил меня, поглотил всего без остатка. Я потерял голову. Впервые в своей жизни. Откуда брались силы, чтобы вновь и вновь обладать ей, не знаю… хотя нет, знаю, она мне их давала, шепча слова любви, даря мне неземное наслаждения, лаская и требуя этой ласки от меня. Стоило нам только замереть, после очередной сладострастной волны, как она начинала целовать меня, целовать всего, шепча: «мой, только мой…» и на меня вновь начинала накатывать очередная волна, грозя затопить с головой и… топила. И я целовал её всю — губы, глаза, лицо, шею, плечи и грудь. Живот и её бедра. Её ноги. Только одно прикосновение к её нежной, бархатистой коже, заставляло терять остатки разума. И с каждым её стоном, видя, как она выгибается, вздрагивая, волна только нарастала.
Открыл глаза, посмотрел на свои ладони лежавшие на руле. Они подрагивали. Они ещё хранили и помнили теплоту её тела. На моих губах ещё ощущался её вкус. Я усмехнулся сам себе. Только теперь я понял покойного дружка Гвоздя, когда он сказал, что у Антона снесло башню из-за Виты. Что он ни о чем уже не думал, как о своей женщине и о деньгах для неё. Да, из-за неё можно сойти с ума. Опять прикрыл глаза. И я сошел с ума. И у меня снесло башню. Я нарушил целую кучу своих же правил. Но я ни о чём не жалел. Как то слышал такую фразу: «Увидеть Париж и умереть». Точно так же можно сказать: «Познать Виталину и умереть». Да! Только за одну эту ночь, я готов был отдать всё!