Меня мутит, горький неприятный ком подступает к горлу, я совершенно не успеваю отреагировать. Внезапно на меня обрушивается настоящий шквал тягостных ощущений: резкая слабость и противная духота одолевают, в гортани неприятно жжет.
Тяжелая тарелка оттягивает руки, заставляя меня в последний момент удержать ношу.
Боже, я смотреть на этот торт не могу, а его запах… Желудок сейчас опорожнится… мышцы живота стремительно сокращаются, я уже сгибаюсь пополам и срываюсь с места.
Толкаю торт на стол и несусь вперед. Откуда-то издалека доносится звон разбитой посуды, но я в последние секунды успеваю забежать в ванную комнату, и меня выворачивает наизнанку. Трижды.
Я даже не успела плотно прикрыть за собой дверь. Позорище.
После ко мне начинают возвращаться привычные ощущения. И уже не так душно. И тошнота проходит, уводя за собою слабость.
Зато теперь играют красками чувство неловкости и стыда.
— Зо-оорь? — осторожно приближается подруга и успокаивающе гладит меня по спине. — Ты как?
В глазах Оли прячется беспокойство.
— Нормально, — отвечаю я бодро, стараясь отдышаться. Воздух не помещается в легких, я все еще часто дышу.
— Ты вся бледная. Иди полежи… — настаивает Оля.
— Мне лучше. Извини, что-то я… Надеюсь, это не заразная инфекция.
— Еще неизвестно, что лучше, — кисло роняет подруга.
— Что ты имеешь в виду? — растерянно гляжу я на нее, выходя из ванной.
Взгляд мой устремляется в сторону кухни. Я потрясенно замираю.
Ох… нет!
На полу прямо в осколках лежит… наш перекошенный торт. Слов нет. Мы же так старались! Какой же убогой я себя сейчас чувствую!
— Ох! Оль, прости, пожалуйста. Я… я обязательно испеку новый… завтра же! Не расстраивайся, пожалуйста!
— Не стоит, потом переделаем вместе. Ты как себя чувствуешь, Зорь?
В ее голосе столько беспокойства и скрытого подозрения…
— Все хорошо. Мне полегчало.
Оля идет за мной по пятам. Заставляет прилечь, а меня снова начинает слегка мутить.
— Что с тобой? Ты не хочешь ничем важным со мной поделиться? — пристально глядит подруга. Испытующе меня разглядывает.
— Ты о чем? — непонимающе моргаю я. — У меня нет от тебя секретов.
— Зорь. А вы с Акрамом предохранялись?
Оставшаяся краска мигом сходит с моего лица.
Плохое предчувствие снедает душу. Мы… ну, мы… вообще-то…
— Ээээ… дааа… — неуверенно тяну я. Догадка выходит слишком яркой. Черт… черт!!!
— Всегда? — тихонько настаивает Леля.
— Почти, — сокрушенно бормочу я себе под нос, отводя поверженный взор в сторону и пропуская удар в солнечное сплетение.
Тот раз мне не забыть, пожалуй, никогда. Настоящее пламя. Как взрыв, вспышка, а ударной волной окатывает только сейчас…
— Зорь, когда я о беременности узнала, мне было так же плохо, — добивает меня Леля.
Да нет! Нет же! Ну не может этого быть!!!
— Прекрасно, — сухо выдавливаю я и откидываюсь на подушку. Прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать от отчаяния.
— У меня тесты еще остались, — безрадостно предлагает Оля, — может, одолжить?
Я прикрываю веки, а по щеке катится одинокая слезинка, оставляя после себя холодный влажный след.
Пожалуйста. Не надо… ну пожалуйста!
Глава 16
Тихий прерывистый стук в дверь отдается убойным грохотом в ушах.
Тяжелая ручка поворачивается с едва различимым скрипом, но я его отчетливо слышу: чувства обнажены, восприятие обострено.
— Зо-оорь… — накрывает меня взволнованный голос Лельки. — Впустишь?
— Входи, — роняю я безжизненно, а подруга спешит ко мне.
— Ну чего ты на полу сидишь, Зорь? Идем на дива…
Как только я поворачиваю голову и Оля видит мое зареванное лицо, она мгновенно все понимает. Непроизвольно ее руки тянутся к груди.
Оля смотрит на меня участливо, с сочувствием. Ладонь ее мягко накрывает мое плечо, а я вздрагиваю. Горько всхлипывая, обхватываю плечи ладонями, слегка наклоняюсь вперед, прикрывая веки.
Соленая влага неиссякаемо струится по щекам. Обжигая горьким теплом, скользит по шее. Изнутри меня бьет мелкая дрожь. Дыхание сбивчивое.
— Да? — уточняет Оля, желая услышать все от меня. Четко и ясно. Без лишних предположений.
— Да.
Три утренних теста показали одно и то же.
Две ярких полоски, которые уже успешно прочертили линию между моим прошлым и моим будущим, придав настоящему туманности и устрашающей неопределенности.