Кто же он? Я думаю: он Человек»
Глава 11
«Я, кажется, говорил о том, что во время своей поездки в Петербург решил наведаться в Ржевку – район моего детства. Приехал я туда уже поздно вечером: до самолета оставалось от силы часов пять. Расплатившись с водителем такси, я направился в свой двор, к своему дому. Было ветрено, шел мелкий противный дождь. Я хмурился и начинал жалеть о своем внезапном желании «вернуться в детство». Минут через пять я стоял перед дверью своей парадной. Заходить внутрь не было ни желания, ни надобности, ни возможности. Моя мать умерла три года назад от сердечного приступа. Я пытался уговорить ее переехать к нам: сначала в Америку, затем в Италию, но она была непреклонна. «Лучшее, что ты можешь сделать для меня, сынок, это дать умереть здесь – рядом с отцом». Тогда мне казалось это капризом, я злился, ругался, срывался на Варю, а затем сдался и успокоился. Не знаю, может, и нужно было настоять… Может тогда бы мать была жива. В любом случае, теперь это уже неважно.
Постояв немного у парадной, я повернулся в противоположную сторону и направился к ближайшей скамейке. ЗАГС и дорога вымотали меня не на шутку. Присев, я облокотился на спинку, деревянную и жутко неудобную, закрыл глаза и уснул. Проснувшись ровно через полчаса, я привстал и почувствовал дикую боль во всем теле. Да, скамейки тут были чудовищные. В принципе, как и всё. С того момента, как я уехал отсюда, ничего не изменилось. Те же серые девятиэтажные дома, с множеством окон – глаз, смотрящих на тебя с какой-то лютой тоской; те же поломанные деревья, уставшие от вечных ветров и дождей; старые машины, оставляемые хозяевами везде, даже на детской площадке; качели, одиноко раскачивающиеся от ветра, скучающие и вечно печальные. Во всем дворе не было ни души. Лишь мужчина в каких-то лохмотьях, вероятно, бездомный, ходил туда-сюда. Я сидел и оглядывался по сторонам, пытался вспомнить хоть что-нибудь из далекого прошлого, но ничего не припоминал. Из всего, что было здесь со мной, из всех людей, которые были рядом со мной в те времена, я помню только Мишу и Илью. Друзей моего детства. Друзей безо всяких кавычек.
Мы подружились еще в первом классе и стали неразлучны вплоть до десятого. Мишка Стомин был худенький мальчуган, с веснушками по всему лицу и рыжими кудрявыми волосами. Он всегда носил очки, потому что с детства страдал неведомой мне болезнью глаз, приводившей к быстрому ухудшению зрения. Однажды Мише предложили лечение в Германии, но оно было столь дорогим, что родители мальчика отказались, даже не подумав. Семья Стоминых была чрезвычайно бедна. Отец, Сергей Николаевич, работал грузчиком, а мать, Анастасия Викторовна, учительницей начальных классов. У Миши была младшая сестра Оля, девочка милая, но очень слабая. Помню день, когда Миша зашел в класс, опустив глаза, тихо прошел на свое место, достал учебники, разложил их на парте и вдруг громко зарыдал. Это был первый урок, урок биологии. Мы учились тогда в классе шестом, учителя по каждому предмету были разные, и это нас сильно огорчало. Наталья Вячеславовна, которая вела у нас биологию, была женщиной злой и противной. Ее никто не любил. Она вечно оскорбляла нас, говорила, что мы бездари и «никчемные детишки». Когда Миша заплакал, она посмотрела на него и ухмыльнулась. Никогда не забуду эту ухмылку. Никогда.
–Стомин, хватит сопли пускать как девчонка. Что ты ж разрыдался на весь класс? Не стыдно тебе, а? Умер что ль кто? – сказала Наталья Вячеславовна и громко рассмеялась.
–Да, Оленька умерла, – ответил ей Миша.
Наталья Вячеславовна замолчала, перестала улыбаться, позвонила родителям Миши и сказала: «ваш сын мешает вести урок, заберите его». После этого он еще долго не появлялся в школе. Я думал: не появится совсем.
Илья сильно отличался от нас с Мишкой. Он был крепкий, сильный, жилистый паренек, день и ночь занимавшийся спортом. Одевался он, конечно, как и все – во что попало, однако всегда выглядел более-менее прилично. Илюха вообще не учился, он мечтал стать боксером, выиграть олимпийское золото. Каждый день после школы он шел не домой, а в спортивную секцию, занимался там по пять-шесть часов в день. Никогда не понимал, как он выдерживал. Несмотря на физическую подготовку, Илью в школе не боялись. Его дразнили, как и всех остальных. Не знаю, почему, но Илья дрался только на соревнованиях, но никак не в повседневной жизни.
Однажды, будучи уже в десятом классе, я поздно ночью возвращался домой. Наверное, после прогулки с Варей. Уже и не помню. Проходя мимо детской площадки, я услышал странный смех где-то в глубине двора. Заинтересовавшись, пошел на звук и обнаружил, что он раздавался из подворотни. Было темно, вокруг ни одного человека. Вдруг кто-то резко и очень сильно пнул меня в спину. Я упал лицом вниз, расшиб себе нос. Плохо соображая, я попытался встать, но был тут же повален обратно. Я сделал еще одно усилие, перевернулся на спину и увидел нависшего над собой Гену Поркина – одиннадцатиклассника, учившегося со мной в одной школе. Он был в отличном настроении, смотрел на меня радостными глазами и смеялся. Я знал: он любил издеваться над слабыми и получал от этого неподдельное удовольствие. Пролежав минуту на земле, я снова начал вставать. В этот раз Гена не стал мешать мне и отошел в сторону, с улыбкой наблюдая за моими ничтожными попытками. Я поднимался и тут же падал. Травма была серьезная, мне пришлось долго восстанавливаться после нее. Поркин наблюдал за моими мучениями довольно длительное время, а затем окликнул своего товарища – Рому Вралова. Тот быстро пришел на зов и, увидев меня, слабого и поверженного, громко рассмеялся. Они схватили меня, подняли и понесли куда-то. Я чувствовал боль от каждого потряхивания, стонал и просил меня отпустить. Да, вел себя крайне жалко. Затем я потерял сознание и очнулся уже на земле. Открыв глаза, я увидел перед собой Рому, Гену и Илью. Они стояли в нескольких шагах от меня и о чем-то спорили. Я плохо понимал, что они говорили, но отчетливо слышал, как Илья умолял бандитов отпустить меня: