Бруно запнулся и начал рыдать. Он был в исступление. Я попытался его успокоить, но у меня ничего не вышло. Спустя несколько минут, Бруно продолжил, периодически прерываясь и задыхаясь от волнения:
– Он следил за мной еще с самого утра: чувствовал, что что-то не так. У него всегда были ключи от яхты, сам не понимаю, зачем дал их ему. Он спас меня, Женя. Снова. Он никогда не прекращал меня спасать. Всю свою жизнь Томас пытается воскресить меня из мертвых, пытается отмыть мою душу от черной вязкой слизи, но не может. А знаешь почему, мой друг? Нет, ха-ха, ты не знаешь, откуда тебе знать?.. Откуда тебе знать?.. Ну хорошо, уговорил, раскрою перед тобой все карты. Вот представь себе большой сундук, в котором хранится твоя Жизнь. Тебе обязательно надо открыть этот сундук, чтобы достать содержимое и не умереть, но ты не можешь этого сделать, потому что замок заржавел. Ты пытаешься избавиться от этой несчастной ржавчины, но не можешь. Никак. Силы покидают тебя, и ты так и не отворяешь заветный сундук. Представил, да? Также и со мной. Я тот самый замок, а Томас – тот, кто пытается отмыть меня от ржавчины. И я чувствую, Женя, всем своим существом, что он поставил себе цель – спасти меня, что он будто выбрал жить ради этого. Но он ведь не справится, да? Не справится… Он умрет, спасая меня. Погибнет за мою грешную душу. Мой глупый, ненавистный брат… мой брат.
Бруно замолчал. Он поднял на меня глаза, улыбнулся и рассмеялся. Смех его был не таким, как в тот раз, когда Томас вернулся с неудачной рыбалки. Он был совершенно другим. Это был смех человека, глубоко несчастного. Что может быть хуже смеха, скрывающего боль?»
Глава 13
«Через месяц после моего отъезда, Бруно уехал на остров Крит, в элитный центр для душевнобольных. Он стал особенно плох после разговора со мной: каждый день плакал, бился головой об стену, вставал перед Томасом на колени, несколько раз пытался покончить с собой. Я совру, если скажу, что меня сильно волновало состояние «друга». Однако я лично поговорил по телефону с врачами, убедился в том, что Бруно в хороших руках. Естественно, Томас поехал с ним. Я предлагал ему подумать о себе, заняться собственной жизнью, но молодой человек был непреклонен. Он поселился в небольшом доме, в пяти минутах ходьбы от психиатрического комплекса. Я часто созваниваюсь с Томасом, чуть реже – с докторами, расспрашиваю их о состоянии больного. Нет, я не стану называть Бруно «больным». Звучит просто отвратительно. «Потерянный» подходит больше. Мне сообщают об улучшениях в состоянии «пациента», о его скором выздоровлении. Говорят мне это врачи, но я знаю, что они врут. Томас не умеет лгать и несмотря на то, что он изо всех сил пытается убедить меня в удовлетворительных показателях и результатах исследований, я слышу в его голосе безнадежность. Кажется, от ржавчины действительно уже не избавиться.
Перед тем, как я покину это кафе и отправлюсь домой, мне надо сказать пару слов об одном человеке. Я чувствую, что я обязан это сделать. Речь идет о Рике Стефенсоне. Бруно отдал ему весь свой бизнес, все свое имущество, все то, что у него было. Единственное, что он попросил взамен, – это оплата его лечения и материальная поддержка для Томаса. Бруно не оставил даже свою любимую яхту. Он уверен, что она ему больше не пригодится.
Я ни разу не видел Рика после того случая. Я избегал его, прятался как самый настоящий трус. Я не предпринял никаких попыток поговорить с ним, проучить его, наказать. Я…я просто боялся. Боялся так же, как тогда, находясь в покерной и садясь за стол вместо того, чтобы бежать на помощь своей жене. Я ведь тогда просто испугался. Испугался того, что разозлю Рика, что не смогу ничего сделать, что окажусь слабее его, что у меня не получится спасти Варю. Я трус. Самый настоящий трус. Я презираю себя, я никогда себя не прощу. Я не достоин любви своей жены и, кажется, поэтому я ушел. Ушел, потому что понимал: если бы у меня была возможность повернуть время вспять, вернуться на яхту и все изменить, я бы сделал то же самое. Я бы снова остался на месте. Я бы снова сел за стол. Я бы снова начал играть. Варя, если ты когда-нибудь прочитаешь это, то знай: я трус, который не достоин тебя. Я трус, слишком поздно осознавший свою слабость»