Гору мы перешли, когда солнце стояло в зените над головой.
Шарлотта очнулась, стоило мне положить ее на землю. Мне надо было нацепить кошки.
— Рис?
Наклонившись, я взял в ладони ее лицо:
— Я тут.
Ее бесцветная кожа была прохладной и липкой на ощупь.
Она улыбнулась мне, но потом ее глаза закрылись.
Я похлопал молодую женщину по щеке:
— Не отключайся, fy nghariad aur.[79] Ты должна оставаться со мной.
— Я останусь, — еле слышно, так, что мне пришлось напрячь слух, пообещала она.
Я вступил на ледник. Пес последовал за мной, но заскользил по насту. Попятившись назад, он заскулил.
— Ко мне, Отто! Иди сюда!
Но он не подчинился и отчаянно залаял.
Шарлотта вздрогнула у меня на руках:
— Отто? Где он? Ко мне, мальчик!
— Он не может идти за нами по льду.
— Не бросай его. Прошу, не бросай его! — В ее голосе звучала тревога, она даже попыталась заглянуть мне за плечо.
— Тихо. Не брошу. — Я повернулся, стараясь не оступиться на опасном склоне, и двинулся обратно к пуделю, бешено замахавшему хвостом. — Глупое животное… — с нежностью произнес я. — Готов напасть на вооруженного солдата, а по льду пройти боишься.
И я пустился в переход по леднику с собакой на плечах и женщиной на руках. Когда лед кончился, я поставил Отто на землю и снял кошки, затем снова взял Шарлотту на руки и двинулся в долгий путь вниз по склону через тундру.
Дойдя до расселины, я вынужден был остановиться, чтобы передохнуть. Нести раненую по осыпающемуся склону, не имея даже возможности посмотреть себе под ноги, мне было не под силу. Я снял рюкзак, распихал по карманам наши документы и приторочил ее кобуру с кольтом себе на бедро. Затем связал руки Шарлотты и, накинув их себе на шею, как петлю, подвесил женщину на закорки и закрепил веревкой.
Спуск по расселине оказался трудным испытанием. Несколько раз Шарлотта приходила в сознание и пыталась уцепиться за меня, но в основном просто болталась у меня на спине, и только веревка, которой мы были надежно связаны, не позволяла ей соскользнуть.
Когда мы достигли выступа и русла ручья, солнце, окрашивая небо в бордово-красные тона, уходило за горизонт. Шарлотту начало трясти.
Я обрезал веревки и уложил ее на землю. Мы с Отто напились из маленького водопада. Я промочил пересохшие губы Шарлотты, не рискнув побеспокоить, чтобы напоить.
Она то приходила в себя, то бредила. Проверяя рану, я приподнял бинты, и Шарлотта застонала. Прижигание помогло, и дырка от пули не раскрылась.
Я снова завернул молодую женщину в пальто и одеяла. Она застонала, когда я приподнимал ее, и тогда я прижался губами к ее лбу. Кожа была теплой и влажной.
Километры быстро уходили из-под ног, Отто едва поспевал за мной. Мы достигли дороги, ведущей к деревне, когда синие сумерки перешли в черноту ночи. Луна была в последней четверти, на ущербе. Полумесяц поднялся над верхушками деревьев, и тропа, по которой мы шли, оказалась хорошо освещена. Тени были прохладными и густыми, и облака, проплывавшие по небу, сгущали их еще больше.
Редкие снежинки, видимые в зыбком лунном свете, таяли, не долетев до земли. От тепла, исходившего от Шарлотты, у меня на спине взмокла рубашка. Неровная тропа, вившаяся вдоль русла реки, перешла в дорогу, ведущую в Клюз. Когда мы достигли Сикст-Фер-а-Шеваль, деревня уже спала: ставни в домах были захлопнуты на ночь. Ни вывески доктора, ни больницы. Однако я понимал, что Шарлотте необходима помощь, которой простой сельский врач оказать не в состоянии, поэтому продолжал идти.
Плечи ныли, но я ускорил шаг и ухватил покрепче свою ношу. Шарлотта стонала и бормотала что-то неразборчивое. Я вцепился в нее и принялся рассказывать о доме: о каменном заборе, который пора чинить, о коттедже, который построил мой прапрапрадед; о том, как ветер поет на холмах. Я рассказал ей о детстве Оуэна, о том, как однажды он попытался подоить соседского быка; как построенный им плот начал тонуть посреди холодной реки, и мне пришлось прыгнуть в воду, чтобы вытащить сына.
Несколько часов спустя, когда мы миновали кладбище Клюза, где я похоронил младенца, Шарлотта уже горела от жара и бредила.
До больницы я добрался с первыми лучами озарившего восток солнца. Дверь оказалась запертой. Я начал барабанить ногой.
— Откройте! Мне нужен доктор! — кричал я до тех пор, пока изнутри не раздались шаги.