— Это, если угодно, убежище. И хранилище. Пожалуйста, проходите, садитесь. — Он повел нас к окну, изучая меня, пока мы усаживались друг напротив друга за стол. — Сходство безошибочное.
— Вы ведь знакомы с Оуэном.
— Да, я знаю его. Теперь мы с вами связаны.
— Каким образом?
— Оуэн приходится мне… Как это по-английски? Он женат на моей племяннице.
Я откинулся на спинку стула. Шарлотта взглянула на меня и, неохотно вернув на место покрывало, оторвалась от картины и села рядом.
— Моя племянница Северин замужем за вашим сыном, — улыбнулся Альфонс.
Я почесал лоб и сдавил переносицу. Челюсть задеревенела, кровь пульсировала в голове, а из желудка поднималась дурнота.
— Так он жив?
Альфонс поочередно смотрел то на меня, то на Шарлотту.
— Точно сказать нельзя, но несколько месяцев назад я видел его живым и здоровым. Потом пришли вести из Нормандии. Оуэн и Северин в спешке уехали. А вам что-то другое известно?
Я промолчал, и Шарлотта ответила за меня:
— Нам сказали, что он исчез после облавы на «Вель д’Ив».
— Да. Так было нужно. Оуэну пришлось оборвать все связи с теми, кто… со всеми людьми, не задействованными в его работе. После погрома стало слишком опасно.
— Мой сын не еврей.
— Нет, не еврей. Но то, чем он занимается, запрещено в нацистской Франции, — скривив губы, произнес Альфонс.
Я глянул на ящики и картины, выставленные у стены.
— Я обязан его найти.
Альфонс проследил за моим взглядом.
— Вы, должно быть, догадываетесь, что Оуэн занят очень опасным делом. Он готов отдать за это жизнь, но не захочет подвергаться сам и подвергать вас смертельной опасности, если вы начнете его искать.
— Вам следует знать, что произошло между мной и Оуэном.
Альфонс, похоже, заколебался, но тут парень подал голос из угла:
— Оуэн не захотел бы вас тут видеть. Он рассказал моему отцу, как вы выгнали его. А я подслушал.
— Пьер! — шикнул на него Альфонс.
Парень смотрел на меня с вызовом.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы какой-то сопляк, ничего не знающий о моей семье, напоминал мне о ссоре с сыном, — ровным тоном проговорил я.
Мальчишка покраснел и отвернулся.
— Пожалуйста, простите моего сына. Он молод и поэтому многого еще не понимает.
— Если вы в курсе того, что произошло между мной и Оуэном, то знаете, насколько важно для меня найти его. Вы поймете меня, как отец отца.
Альфонс потер усы и глянул на сына.
— Да, я вас понимаю. Но могу сказать вам лишь то, что знаю сам. Оуэн сообщил мне место только первой встречи. Он говорил, что лучше, если никому не будет известен весь маршрут. На случай провала. — Альфонс отсутствующим взглядом посмотрел на стену, где стояли ящики и картины. — Его груз… он слишком ценный. Вы слышали про лес Фонтенбло?
— Мне он знаком, — сказала Шарлотта.
— К югу от леса есть городок Ларшан, а около восточной границы Ларшана лежат болота. На окраине болот стоит заброшенная церковь…
— Посмотрите вон туда, — Шарлотта указала вверх по течению реки. — Это один из моих самых любимых видов Парижа.
На фоне затянутого облаками неба чернел шпиль собора, окруженный часовыми-колокольнями. Я облокотился на каменные перила моста.
— Я часто рисовала этот восточный фасад Нотр-Дама. Мне нравятся арочные контрфорсы. Вы в курсе, что они не дают упасть стенам? Нечто столь красивое и в то же время столь практичное.
В детстве Оуэн хотел стать художником. Он всегда носил с собой карандаш и бумагу и поджег свечой не одно одеяло, рисуя в постели по ночам. Я подумал: а не по этой ли причине он поехал в Париж?
Шарлотта заправила выбившуюся прядь за ухо.
— У меня есть машина скорой помощи и доступ к больничным резервам горючего.
Я потер затылок. Вчерашнее беспокойство перерастало в подозрение. Мы и суток не знакомы, а она предлагает свое участие. К тому же меня неотступно терзала мысль, что этой женщине было известно имя моего сына до того, как я его произнес. Я скрыл подозрения под маской любопытства:
— А как вы оказались в Париже?
— В тридцать шестом году приехала учиться в Сорбонну. — Шарлотта махнула рукой по направлению к северу. — Дионн живет рядом с университетом, и какое-то время я обитала у нее. Мы с ней двоюродные сестры. Когда пришла весть об оккупации Польши, я уже заканчивала учебу. Незаметно наступил май, а в июне начались бомбежки… Я рассчитывала, что парижане возьмутся за оружие… — На секунду ее вновь охватило пережитое разочарование, но она быстро справилась с эмоциями. В конце концов, Шарлотта была американкой, а, если не считать кельтов, я не знаю других народов, с большей готовностью сражавшихся за свою родину. — Ну, так получилось. Я хотела внести свой вклад, а американский госпиталь проводил набор в Службу полевых госпиталей.