— Это факт, — утверждал он. — Я их довольно повидал на своем веку… Иные, если чуть тронешь их кнутом, дуются на тебя, точно дети. Есть такие ребятишки: надери им уши — и они с тобой много дней разговаривать не будут. Затаят обиду. Понимаешь, не могут забыть. Вот и с лошадьми то же самое: ударь ее кнутом — и сам не рад будешь. Взять гнедую кобылу Коротышки Дика. Она тугоузда. А я ее заставил слушаться узды. Суди сам… Она вся в своего хозяина — Коротышку. Кто захочет его взнуздать, порядком намучится. Он мне до сих пор фунт должен. Ну, да бог с ним. У него и так ничего за душой нет…
Мой дед по отцу, рыжеголовый йоркширец, был пастухом… Он эмигрировал в Австралию в начале сороковых годов прошлого века. Женился он на ирландской девушке, приехавшей в новую колонию в том же году. Я слышал, что дед явился на пристань, как раз когда пришвартовался корабль с ирландскими девушками, прибывшими в Австралию, чтобы устроиться прислугой.
— Кто из вас согласится сразу выйти за меня замуж? — крикнул он столпившимся у поручней девушкам. — Кто не побоится?
Одна крепкая голубоглазая ирландка с черными волосами и большими руками оглядела его и после минутного раздумья крикнула в ответ:
— Я согласна! Я выйду за тебя замуж!
Она перелезла через поручни и прыгнула вниз. Он подхватил девушку, взял ее узелок, и они вместе ушли с пристани; он вел ее, обняв за плечи.
Отец, самый младший из четырех детей, унаследовал от своей матери ирландский темперамент.
— Когда я был еще малышом, — рассказывал он мне, — я угодил одному возчику пониже уха стручком акации, — а ты ведь знаешь, если сок попадет в глаза, можно ослепнуть. Парень чуть не спятил от злости и бросился на меня с дубиной. Я кинулся к нашей хижине и заорал благим матом: «Мама!» Тот малый, черт побери, шутить не собирался. Когда я добежал до дома, он меня почти настиг. Казалось, спасения нет. Но мать все видела и уже ждала у дверей, держа наготове котелок с кипящей водой. «Берегись, — крикнула она, — это кипяток! Подойди только, и я ошпарю тебе физиономию…» Черт возьми, только это его и остановило. Я вцепился в подол ее платья, а она стояла и смотрела на парня, пока он не ушел.
Мой отец начал работать с двенадцати лет. Все его образование ограничилось несколькими месяцами занятий с вечно пьяным учителем, которому каждый ученик, посещавший дощатую лачугу, служившую школой, платил полкроны в педелю.
Начав самостоятельную жизнь, отец колесил по дорогам от фермы к ферме, нанимаясь объезжать лошадей или перегонять гурты. Свою молодость он провел в отдаленных районах Нового Южного Уэльса и Квинсленда и мог без конца о них рассказывать. И благодаря рассказам отца эти края солончаковых равнин и красных песчаных холмов были мне ближе, чем луга и леса, среди которых я родился и рос.
— В тех глухих местах, — как-то сказал мне отец, — есть что-то особенное. Там чувствуешь настоящую радость. Заберешься на поросшую сосной гору, разведешь костер…
Он умолк и задумался, глядя на меня взволнованно и тревожно. Потом сказал:
— Надо будет сделать какое-нибудь приспособление, чтобы твои костыли не увязали в песке: мы ведь когда-нибудь отправимся в те края.
Глава 2
Вскоре после того, как я заболел, мускулы на моих ногах стали сохнуть, а моя спина, прежде прямая и сильная, искривилась. Сухожилия начали стягиваться и затвердели, так что мои ноги постепенно согнулись в коленях и уже не могли разгибаться.
Это болезненное натяжение сухожилий под коленями пугало мою мать, которая опасалась, что мои ноги навсегда останутся согнутыми, если не удастся как можно скорее выпрямить их. Глубоко встревоженная, она вновь и вновь приглашала доктора Кроуфорда, чтобы он назначил такое лечение, которое позволило бы мне нормально двигать ногами.
Доктор Кроуфорд, который плохо разбирался в детском параличе, недовольно хмурил брови, наблюдая, как мать пыталась вернуть жизнь моим ногам, растирая их спиртом и оливковым маслом — средство, рекомендованное женой школьного учителя, утверждавшей, что оно излечило ее от ревматизма. Проронив замечание, что «вреда от этого не будет», Кроуфорд решил оставить вопрос открытым до тех пор, пока он не наведет в Мельбурне справки об осложнениях, которые бывают после этой болезни.
Доктор Кроуфорд жил в Балунге, небольшом городке в четырех милях от нашего поселка, и навещал больных на окрестных фермах, только когда заболевание было очень серьезным. Он разъезжал в кабриолете с полуподнятым верхом, на фоне голубой войлочной обивки которого эффектно выделялась его фигура, когда он кланялся встречным и приветственно помахивал кнутом, подгоняя свою серую лошадку, трусившую рысцой. Этот кабриолет приравнивал его к скваттерам, правда лишь к тем из них, чьи экипажи не имели резиновых шин.