Выбрать главу

— Чудак! С тобой, как с человеком… нужен ты нам такой!

И тут терпение Саньки лопнуло. Ведь с самого утра… с самого утра все на него! Он вскочил, сжал кулаки:

— Какой такой?! Сча-ас как дам — узнаешь, какой!

Санька ожидал, что противник тут же обидится и примет вызов. Но паренёк спокойно протянул руку, потрогал Санькино плечо и вздохнул:

— Плохо дело…

Санька растерянно топтался на месте.

— Физкультурой мало занимаешься, — сокрушённо продолжал Кудрявый. — В какой класс перешёл?

— Во второй.

Кудрявый оглянулся, призывно махнул кому-то рукой:

— Пашка! Иди-ка сюда! Дело есть!

Из воды на берег вылез коренастый загорелый Пашка.

— Чего тебе, Гринь? Я только нырнуть собрался, а ты кричишь…

— Успеешь, Пашенька, — весело сказал Гриня и скомандовал: — А ну сожми руку, октябрёночек! Ещё, ещё…

Рука Паши напряглась. На ней вздулся коричневый бугорок. Гриня постучал ребром ладони по бугорку и повернулся к Саньке.

— Видал? Вот что значит физкультура!

— Физическая работа, — поправил Пашка. — Гринь, можно разжать?

— Можно. Беги, Паша, ныряй, а то скоро на птицеферму.

Паша бросился к воде. Санька с откровенной завистью смотрел ему вслед. Вот это октябрёночек!

— Не печалься, — сказал Гриня. — Наш Володя говорит: «Мускулатура — дело наживное». Ты к нам отдыхать приехал? Из Ленинграда?

— Ага. Мы раньше в центре жили, а теперь в Купчино переехали.

— Здорово! А я ещё нигде не был. Тебя как зовут?

— Санька…

Гриша лёг на спину, закинул руки за голову.

— Мой братан на Севере в армии служит. Пишет, здорово там, интересно. Вырасту — туда служить пойду… Ты был в нашем лесу? Я тебе знатные места покажу… У тебя что в бидоне, вода? Пить охота…

— Там молоко. Я сначала за молоком пошёл, потом сюда.

— Молоко?! Да оно скиснет на такой жаре. Неси скорее домой и спусти в погреб, а то пропадёт.

Дома Санька залпом выпил кружку тёплого молока, съел котлеты без хлеба, а кашу лениво поковырял ложкой. «И вымой за собой посуду», — вспомнились ему мамины слова из записки. Пожалуйста, кастрюлька будет чистой.

Санька вынес во двор таз, налил в него дождевой воды из пожарной бочки и принялся намыливать тарелку новеньким куском хозяйственного мыла. А оно мылиться не хотело. Санька решил, что для начала нужно размочить его как следует в воде, но в это время тарелка выскользнула из пальцев, ударилась о край таза и разлетелась на куски. Ну вот, только этого не хватало!

Санька ожесточённо швырнул мыло в траву и принялся щепкой выскребать кашу из кастрюльки, разбрасывая её по двору. Пусть куры клюют. Тётя Паша говорила, что голодные куры и гвозди склюют, не то, что гречневую кашу.

Две тени упали на траву рядом с Санькой. Он оглянулся. Сзади него стояли две девчонки. Большая и маленькая. Большая с белыми волосами, в синем сарафане и вся усыпанная веснушками: и лицо, и руки, и голые плечи. А маленькая, точно крепкий грибок — рыжая шляпка на круглой белой ножке. Она держала палец во рту и исподлобья смотрела на Саньку серьёзными чёрными глазами. Другой рукой она держалась за сарафан белобрысой.

— Ты откуда приехал? — спросила белобрысая.

— Из Ленинграда.

— А тётя Паша вам кто будет?

— Никто. Мамина знакомая. Мы к ней на дачу приехали.

— На дачу? — удивилась белобрысая.

Санька тоже удивился:

— А что такого? Разве к вам нельзя ездить на дачу?

— Можно. Только к нам не ездят. Больно далеко.

— Мы же приехали. Мама так и хотела, в самую-рассамую глушь.

— Здрасьте вам! Какая же у нас глушь? У нас и клуб есть. Кино показывают. А ты в Ленинграде в каком доме живёшь?

— В новом. На двенадцатом этаже.

— Надо же! — с завистью воскликнула белобрысая. — Я такие дома только в кино видела. — Она наклонилась: — Слышала, Любаша, на двенадцатом этаже человек живёт!

Любаша вытащила палец изо рта и прошептала:

— А корова у них есть?

Санька даже поперхнулся. Ко-ро-ва! Он тут же представил себе, как вечером лениво бредёт по Невскому стадо коров, отмахиваясь от машин хвостами… И засмеялся. Белобрысая тоже засмеялась и погладила Любашу по голове:

— Зачем им корова? Они молоко в магазинах покупают, верно? А мама твоя где?

— За грибами ушла с тётей Пашей. А мне велела эту проклятую кашу есть и ещё посуду мыть.

И Санька сердито пнул ногой кастрюльку. Белобрысая нахмурилась.

— Не гоже пищу ругать, — строго сказала она. — Неси-ка воду.