Мы расположились в китайском ресторанчике, и, когда нам подали чау-чау, я спросил:
– Кто занимается золотом, Ал?
– Кто им только не занимается!
– Я говорю о товаре на миллион с четвертью.
– Это незаконно, – сказал он. – Разве что для производственных нужд.
– Конечно. Тем более что такой груз золота и транспортировать нелегко. Но это не помешает переправить его по воздуху – в виде оснований кресел, подлокотников, ложных переборок, липовых запчастей и прочего.
Ал Гроссино накрутил на вилку очередную порция спагетти и уставился на меня.
– Послушай, я и понятия не имею...
– Кончай нести ахинею. Ал. Когда цена на золото подскочила, они реанимировали старые шахты, и современная технология позволила выколачивать немалые прибыли. Эти компании сбывают продукцию на сторону. А поскольку контролировать их должно государство и уже явно поползли кое-какие слухи, ты-то должен быть в курсе.
– Черт возьми, Фаллон...
– Не заставляй меня углубляться в тему, а мне очень этого хочется... – предупредил я.
Он молчал несколько секунд, обводя взглядом помещение. Успокоившись, он сказал:
– Провалиться тебе, Фаллон! Вечно ты нарываешься на жуликов. Это просто мелкое мошенничество.
– Так что за разборки?
Смирившись, он устало повел плечами:
– Две компании из Невады и одна из Аризоны сцепились с профсоюзами. Они начали терять продукцию еще до стадии отливок в слитки. Так что на рынке в Нью-Йорке ничего и не появилось.
– Насколько тебе известно.
– Не лови меня на слове, Фаллон.
Улыбнувшись, я промолчал, ожидая продолжения.
– Мы получили указание, – вновь заговорил Ал Гроссино, – присмотреться к ним, но пока ничего так и не засекли. Эти компании пойдут на что угодно, лишь бы платить поменьше налогов.
– Дерьмо собачье!
– Не идиотничай! Ты что, не знаешь, как федералы контролируют каждый грамм шахтного золота в этой стране?
– Сам не идиотничай! Неужели ты не знаешь, как разнятся цены официальные и черного рынка? – осадил я его.
– О'кей. То есть биржевые дельцы...
– Да оставь ты их в покое. Давай называть вещи своими именами. Кто в этом деле самые крупные шишки? Кто построил Лас-Вегас? Кто контролирует доставку наркотиков? Кто...
– Гангстеры не занимаются золотом, Фаллон, – фыркнул он. – Они слишком умны, чтобы возиться с валютой.
– Почему же в таком случае они занимаются подделкой денег? – с гнусной ухмылкой подначил я его.
Отшвырнув салфетку, он влил в себя остатки холодного чая.
– Выкладывай, что тебе надо, и катись отсюда!
– Выясни, в каких объемах компании оценивают свои потери? – сказал я.
– Зачем?
– Ты разве забыл, что я репортер?
– Трудно представить тебя в этом качестве.
– Всему свой срок. Ал. Кстати, кто такой Старик?
– Не притворяйся кретином, Фаллон. Ты служил в армии. Ты был копом. Любого, у кого есть право командовать, называют «стариком». – Он нахлобучил шляпу и кинул на стол свою долю платы, оставив меня в одиночестве.
Увидев у дверей окружной прокуратуры копа, я показал ему свою репортерскую карточку, и, пока он нес какую-то чушь, я заметил Люкаса из «Ньюс». Тогда я зачитал копу несколько абзацев из Конституции США и направился прямиком к Чарли Уоттсу, который собирался допрашивать рыдающую Марлен Питере. Чарли был в компании двух детективов и помощника окружного прокурора. Пухлую маленькую уличную бабочку, которая должна была стать женой Визгуна Вильямса, так часто таскали сюда, что все их штучки она знала наизусть и тотчас же пустила в ход самое безотказное оружие – потоки слез. Блюстители ее гражданских прав были потрясены таким беззаконием. Люкас был готов броситься на защиту бабочки, а я подумал, кто же выписал ордер на арест, да и есть он вообще у них?
Но так или иначе я, оказавшись на допросе, испытал облегчение, а мой бывший шеф сказал:
– Я так и знал, что увижу тебя. Рано или поздно.
– А если точнее?
– Рано. Конечно, ты знаешь эту леди?
– Конечно.
– В ее профессиональном качестве?
– Пока еще я ей не платил, Чарли.
Сотруднику окружной прокуратуры было чуть больше двадцати, и он сделал ошибку, открыв рот:
– Что вы тут вообще делаете, черт возьми?
– Собираюсь выкинуть тебя пинком под зад, малыш. Чисто в физическом смысле слова. И тут все стены будут вымазаны твоими соплями и кровью, если ты сам не уберешься. И прихвати с собой своих приятелей.
Чарли Уоттс расплылся в откровенной ухмылке, предвкушая дальнейшее развитие событий. Но я был прав – ордера на арест у них не имелось. Даже намека не было. Все беспрекословно поднялись, глядя на побагровевшего сотрудника прокуратуры. А Люкас, догадываясь, что будет дальше, возмущенно убрал свои записи. Подождав, пока за ними закрылась дверь, я кинул шляпу на стол и спросил:
– Как дела, Марлен?
Она больше не рыдала. Глаза у нее были сухими и испуганными. Но – не из-за копов. Кончиком языка она облизала губы, и я видел, как у нее дрожат руки.
– Пожалуйста, Фаллон...
– Ты боишься меня?
– Нет.
– Ты любила Визгуна?
– Немного. Он был единственным парнем, который хотел на мне жениться.
– Ты знаешь, почему его убили?
– Да.
У меня забегали мурашки по спине.
– Почему же?
– Он мне толком ничего не рассказал. Просто он что-то знал, вот и все. Он говорил, что-то может доказать и мы получим тогда хороший кусок и уедем отсюда к чертовой матери. У него была какая-то кассета с записью или что-то вроде этого.
– Да?
Она испуганно дернулась, вытаращив глаза, которые стали большими, как плошки.
– Но у меня ничего нету! Как раз перед тем, как пойти повидаться с судьей, который посадил его, он кому-то послал кассету и велел мне побыстрее убираться... и вот он мертв...
– Так почему ты не унесла ноги?
– Ты что, смеешься? – Она закрыла лицо руками, и на этот раз слезы у нее были самыми настоящими. – Почему, по-твоему, так пусто на улице? Да они поджидают меня, вот почему. Дерьмо! Меня тоже пришьют. Прикончат, как Визгуна, и я даже не знаю из-за чего.
– Пока тебя еще не прикончили, Марлен.
– Выгляни в окно. По обеим сторонам улицы стоит по машине. Нет, ты никого не заметишь. Они сидят внутри и ждут подходящего времени, а когда никого из вас не останется рядом, я превращусь в дохлую шлюху, которая попробовала обмануть своего сутенера, за что ей и перерезали горло.
– Значит, я остаюсь, – отвел я ее руки, которыми она закрывала лицо. – Визгун вообще что-нибудь рассказывал? Ну давай же, вспомни!
Марлен замотала головой и отпрянула:
– Оставь меня в покое!
– Это не ответ на мой вопрос.
– Какая разница?
– Нет смысла умирать впустую, не так ли?
Тон моего голоса пронял ее, и она повернулась:
– С копами я вообще не разговариваю.
– Я бывший преступник, – напомнил я ей. – Старый сокамерник Визгуна. Ты забыла?
– Он хотел жениться на мне. В самом деле хотел.
– Знаю.
– И я этого хотела. Он ничего из себя не представлял, но никто другой не предлагал мне руку и сердце.
– Кто-нибудь да предложит. Так что он тебе рассказывал?
– Толком ничего. Только говорил, что выяснил имя той крысы и на этот раз затравит ее. – Она испуганно взмахнула руками, и глаза ее снова увлажнились. – Как мне отсюда выбраться?
– Я тебя выведу.
Мы вышли на лестничную площадку и спустились по ступенькам в подвальное помещение, откуда, минуя груды мусорных ящиков и старых детских колясок, выбрались на задний двор, погруженный в ночную темноту. Постояв там и прислушавшись, мы снова двинулись в путь и добрались до шаткой изгороди, которая отделяла ее дом от соседнего. Нам приходилось подныривать под развешанное на просушку белье и не раз споткнуться о раздавленные картонные коробки, которые вывалились из переполненных мусорных контейнеров.
Но они давно поджидали нас, успев привыкнуть к темноте, так что, когда сдавленно кашлянул выстрел, я увидел лишь вспышку и почувствовал колыхание воздуха от миновавшей меня пули. Отшвырнув девушку в сторону, я выхватил из-за пояса револьвер. Снова по глазам резанула вспышка, потом еще одна, но на этот раз я уже видел перед собой длинное дуло кольта. Ночь раскололась грохотом выстрела, на который эхом ответил чей-то клокочущий хрип, после чего я услышал слева от себя чей-то плач и звук убегающих шагов перед собой.