Следующая “формула” прот. Г.Беннигсена оказалась не менее фантастичной. Он писал: “Московская Патриархия передает автокефальной церкви все имущественные права, за исключением вышеупомянутого подворья”. Увы, на это “Томос” Московской Патриархии ответил с полной ясностью: “Св. Николаевский собор с его имуществом и находящейся при нем резиденцией, а также имение в Пайн-Буш будут управляться Святейшим Патриархом Московским и всея Руси через посредство представляющего его лица в пресвитерском сане”. Дальнейшая “формула” прот. Г.Беннигсена не поддается ясному осязанию. Он писал: “Все претензии Московской Патриархии на какую бы то ни было зависимость от нее автокефальной церкви в Америке прекращаются”. Но о какой “зависимости” идет речь? Ведь признание митрополией патриархии как “церкви-матери” несомненно воссоздает некую “духовную” связь, а через нее и не только “духовную”, а вероятно, и многие жизненно-практические связи. Это естественно. Вот не так давно в патриаршем св. Николаевском соборе совершали торжественную литургию три высоких иерарха: архиепископ Филадельфийский и Пенсильванский Киприан (тот самый, который представлял митрополию в Москве на интронизации патриарха Пимена и даже фотографировался с ним), архиепископ патриаршей церкви До-сифей и уже упомянутый епископ Макарий. Конечно, сослужение — это действие церковное и духовное. Но ведь после-то сослужения, вероятно, остаются все-таки и простые человеческие отношения и связи?
Читая “формулы” несбывшихся надежд иерархов митрополии, ведших тайные переговоры с Никодимом, невольно вспоминаешь хорошую английскую поговорку: “Садясь есть с чертом, запасись большой ложкой”. В этих тайных переговорах с Никодимом “большая ложка” оказалась, несомненно, в руках Никодима.
В разгар полемики в русской эмиграции по поводу “автокефалии” один видный иерарх митрополии, участник всей этой “тайной” акции с Никодимом, так морально определил свою позицию: “Сила наша в том, что мы наивно принимаем это и как бы говорим Москве: мы верим, что вы поступите так, как говорите. Поэтому если тут обман, то совесть наша чиста: обман падает на Москву, но не на нас, стыдом и позором”. Не знаю, видит ли этот иерарх, что на Москву обман уже “пал стыдом и позором”, только Москва и ухом не ведет. А митрополия вынуждена молчать. Ленинцы обманули митрополию, поставив ее именно в такое положение, какое им нужно: то есть в положение изоляции от других православных поместных церквей.
Вот что на эту тему пишет протопресвитер Александр Шмеман, и пишет, по-моему, очень правильно: “Нет в христианской вере более важного и нужного призыва, чем призыв различия духов — от Бога ли они; нет более губительной опасности, чем подмена, подделка и ложь” (“Зрячая любовь”, “Вестник РСХД” № 100, стр. 147). Но неужели протопресвитер А.Шмеман думает (и нравственно уверен!), что “призывы” Никодима были “призывами от Бога”, а не “подменой, подделкой и ложью” В.А.Куроедова? Неужели с самим Куро-едовым нельзя вести переговоры только потому, что он в штанах и в пиджаке, а с Никодимом можно только потому, что он в рясе?
Тут поднимается невольный и большой вопрос (о благодати): может ли прикрыть ряса прохвоста? Или прохвост остается прохвостом и в рясе? Может быть (с точки зрения некоторых людей), я держусь “еретического” мнения, но искренне говорю, что я не верю в то, что ряса прохвоста покрывает. И думаю, что прав был Владимир Соловьев, когда в письме к Льву Толстому (2 авг. 1894 г.) писал: “Только лицемеры и негодяи могут ссылаться на благодать в ущерб нравственным обязанностям”. То же говорил и св. Василий Великий в учении о благодати: от свободы человека зависит как сохранение и приумножение, так и потеря благодати.
Мы не только не отождествляем Никодима с Русской Православной Церковью в СССР. Мы (согласно с великомученником Б.В.Талантовым) противопоставляем Никодима Церкви. Он противостоит ей так же, как Куроедов. И когда иерархи митрополии садятся за один стол с Никодимом вести “тайные переговоры” — они ведут их с чертом.