Кунья прибежала к хижине Гунды, вызвала Наю, и долго шепталась с ней. Потом Ная завела Кунью в дом и заставила повторить то, что та слышала. Я тоже был в землянке и, не отрываясь, смотрел на Кунью, пока та рассказывала.
- Пусть Уоми бежит, - закончила Кунья. – Пижму хочет его смерти!
Мы с Гундой переглянулись.
- Уоми не боится Пижму, - сказал я. – Не бойся и ты, Кунья! Уоми сильнее их всех. Сегодня ночью мы с матерью пойдем к самому Дабу. Но никто не должен об этом знать!
- Кунья скорее умрет, чем скажет, - твердо сказала девушка, глядя мне в глаза, и щеки ее загорелись ярким румянцем.
Я впервые смотрел на нее в упор, и она впервые не отвела глаз, слова были не нужны, взгляды говорили сами за себя. На Наю мы, конечно, тоже вполне могли положиться.
* * *
В середине ночи мы с матерью, крадучись, вышли из хижины. Я взял с собой одно из новых копий с бронзовым наконечником, лук со стрелами и, конечно, свой кинжал. Кстати, ни одного такого же кинжала мы с Карасем не сделали – я объяснил ему, что Дабу это запретил, такой кинжал должен быть только у меня, а кто мы такие, чтобы идти против воли самого Дабу?
Дойдя до пристани, мы с Гундой сели в лодку, и я погнал ее по течению. На другом берегу мы спрятали лодку в кустах, а сами быстро двинулись по тропе зубров к оврагу Дабу, сделав только небольшую остановку в середине дня. Я подстрелил пару тетерок по дороге, Гунда ощипала и зажарила их, и мы, перекусив, двинулись дальше. К вечеру мы уже были на месте. Немного отдохнув и подкрепившись остатками тетеревиного мяса, мы вместе пошли вниз по оврагу, туда, где стоял Дабу. Мать озиралась в подступающей темноте, и то и дело кидала кусочки мяса в окружающие кусты, обращаясь к духам леса:
- Ешьте, милые! Защитите Уоми и Гунду!
Наконец, мы предстали перед Дабу. В сгущающихся сумерках он выглядел внушительно и жутко. Гунда опустилась на колени, а я встал перед дубом и сказал:
- Дабу! К тебе пришел сын твой, Уоми. Злые люди хотят убить его! Защити его и мою мать Гунду!
Гунда склонилась перед Дабу до замли:
- Великий Дабу! Ты когда-то дал Гунде Уоми. Защити его, дай победу над его врагом, Пижму!
Пронесся порыв ветра, закачались ветви дуба. Один из посохов, висевший на ветке, сорвался и упал к моим ногам. Я нагнулся, чтобы подобрать его.
- Что делаешь? – зашептала Гунда. – Посох не простой, его повесил сам Мандру. Когда-то Пижму заболел, его мучила огненная девка – Хонда. Мандру заговорил Хонду, загнал ее в посох, перевязал ремнями. Как только Дабу взял посох, лихорадка оставила Пижму.
- Что ж, - ответил я. – Сам Дабу отдает мне этот посох. Теперь Пижму в моих руках. Что захочу, то с ним и сделаю.
Я достал из мешка мясо жареной тетерки.
- Душа священного дуба! Приди и отведай нашего угощения!
В дупле что-то зашевелилось, филин показался на краю дупла и легко слетел на подставленную мной руку. Его страшные когти лишь чуть сжимались, не царапая кожу. Я стал кормить его из рук, а он отрывал кусочки мяса и с важностью, неторопливо глотал. Гунда стояла рядом на коленях, и, как завороженная, смотрела на меня.
Когда филин наелся, я погладил его по голове, покрытой мягкими перьями, и слегка подбросил в воздух. Расправив широкие крылья, филин скрылся в чаще, и оттуда послышалось его протяжное уханье.
- Пойдем, мать! – сказал я. – Дабу сказал свое слово. Нам нечего бояться.
Мы пошли обратно к ручью, мне по дороге приходилось поддерживать Гунду – после встречи с Дабу ноги ее не держали.
* * *
Когда мы пришли на место ночлега, я быстро наломал веток и сделал шалаш. Разведя костер у входа, мы улеглись в шалаше спать. Мне снова приснилась Кунья – она ласково говорила со мной. Я мог бы подумать, что эти сны повторяются из-за того, что у меня очень давно не было женщин, но в снах не присутствовала эротика, мы с Куньей только смотрели друг другу в глаза и разговаривали, и нам было хорошо вдвоем. Я спросил ее, почему она отказывала всем, кто ее сватал, а она ответила, что ждала меня. Увы, это было только во сне…
Утром мы с Гундой проснулись рано, и пошли к тому месту, где я спрятал челнок. Раздвинув кусты на берегу, я увидел лодку – никто ее не тронул. На дне по-прежнему лежали весла и шест. Гунда села в челнок, я, отвязав, столкнул его в воду, и, запрыгнув внутрь и взявшись за шест, оттолкнул челнок от берега.
Я гнал челнок по течению, сколько было сил, но все равно нам пришлось еще раз заночевать на берегу, быстрее в Ку-Пио-Су было не добраться. На ужин Гунда зажарила пару уток, подстреленных на реке. На следующий день, перед самым входом в озеро, где на острове стоял Ку-Пио-Су, мы встретили лосиху с лосенком, переплывающих реку. Разогнав лодку шестом, я направил ее наперерез зверям. Лосиха повернула обратно, но было уже поздно. Выхватив свой кинжал, я, когда лодка поравнялась с лосихой, прыгнул ей на спину. Лосиха поднялась на дыбы, но я, держась левой рукой за ее шею, правой по рукоятку вогнал ей клинок в затылок, а сам быстро соскочил в воду, чтобы не быть подмятым тушей животного. Нам с Гундой пришлось потратить немало сил, чтобы подтащить убитого зверя к берегу и крепко привязать к кустам. После этого я искупался, смыв кровь, и мы поплыли к островку, на котором стоял поселок.