— Да ладно, — говорю, — какие там деньги — ерунда. Ты про записи спрашивал, помнишь?
— А у него записи как, в порядке?
— Нормальные записи, — говорю. — Только денег у тебя все равно нету.
— «Нету», «нету». Не твое дело, что у меня есть. Понял? У тебя кассеты с собой, что ли? Так ты, это, после уроков меня подожди. Я с магом подойду, а то вмажешь какую-нибудь «Во поле березу». Ага?
Мы уже в класс зашли, смотрю в окно — по улице Гудилин несется. На все ему наплевать — уроки, не уроки. Захотел и побежал. Только странно он как-то побежал, не к дому совсем.
После уроков выхожу — никого. Во все стороны посмотрел — нету Гудка. Договорились называется. Только от школы отошел, слышу:
— Эй, Кухтин, оглох, что ли? Зовешь его, зовешь.
Гудилин из парадной высунулся, рукой машет.
— Давай сюда!
Парадная проходная оказалась. Мы во дворик зашли, там около песочницы скамейка была. Я говорю:
— Слушать будешь? Чего так сидеть-то?
Он свой магнитофон из сумки вытащил. Возился с ним, возился.
— Ладно дурака-то валять. Ставь, Вовик, кассету.
А я и не заметил, как этот парень к нам подошел. Гудок задергался сразу.
— Ага, Толик, ага.
Толик его на край скамейки сдвинул, со мной сел.
— Сколько за кассету хочешь?
Я сказал.
— Ну это можно. А ещё есть?
— Есть, — говорю, — много.
— Много — это хорошо. Ну ладно. Тебе Вовик все объяснит.
Он к Гудку повернулся:
— Понял, Вовик? Только смотри, чтоб без звона было. Если Псих про Виталика узнает, я тебе репу на сторону сверну. И так уже мимо Психа никуда не проскочишь.
И в парадную ушел. Гудилин говорит:
— Кассеты — мои. Давай.
В карманы их затолкал.
— Повезло тебе, Кухтин, ты Юрке скажи, чтобы позвонил обязательно.
Телефон мне продиктовал.
— Виталику сколько хочешь кассет толкнуть можно.
Только я из парадной вышел, Ваньчик подходит. Без портфеля уже, наверное, у Бориса Николаевича оставил.
— Ну чего, не придешь сегодня? Борис Николаевич тоже спрашивает.
— Дела, — говорю.
— Твои дела, они вон пошли.
Ваньчик на трамвайную остановку показывает, а там ещё Гудилина видно.
— Я за ним как дурак бегаю, а он с этим.
Я только рукой махнул, отвечать не стал. Всего-то не скажешь. Он ещё постоял немного и пошел. Ваньчик идет, а я ему в спину смотрю. Почувствовал он, что ли? Обернулся, рукой махнул.
— Приходи, Витюха, слышишь, приходи.
Чудак, как будто мне самому не хочется.
Юре я часа в четыре позвонил.
— Ну, Витек, видишь? Что бы я без тебя делал? Диктуй телефон.
Потом мне адрес дал.
— Съездишь? Там работы минут на сорок. Один диск всего. Вечером звони.
Я в этот раз даже магнитофон не проверил. Все думал, как там у Юры получится. Хорошо бы, чтоб получилось. Беготня эта надоела.
До семи по городу ездил, все ждал, чтобы Юра уж точно вернулся. Он к телефону сразу подошел, ждал звонка, видно.
— Что, Витя, новенького есть?
Я говорю:
— А у тебя-то?
— Новенькое, Витек, нужно, новенькое! У меня там все слушали, а взяли одну кассету. Нам этого Виталика упускать нельзя. Он за стоящую музыку будь здоров отстегнет. У тебя-то как?
— Все то же, — говорю, — как везде.
— Ладно. — Юра листками пошуршал. — Есть у меня адресок интересный. Сам, правда, толком про него ничего не знаю, но съездить, говорят, надо. Завтра, Витек, а? Завтра съездишь?
Я, наверное, долго молчал. Юра говорит:
— Эй! Ну чего ты? Чего молчишь-то? Вместе поедем, слышишь? Вместе.
Я домой пришел — папа на кухне ужинает. Я-то думал — он позже придет.
— Привет, — говорю.
Посмотрел он на меня:
— Ужинай. Говорить после будем.
Потом посуду вместе мыли. Он тарелки убрал, руки сполоснул.
— Давай, Витя, рассказывай.
Я уж думал — не заговорит.
— А чего рассказывать-то? Сам ведь знаешь, контрольная через неделю, сегодня отметок не было.
— Ты с Лешей что, поссорился? Какой-то он грустный был.
— Никто с ним не ссорился. С ним захочешь — не поссоришься. Это он на меня наклепал? Заходил к нам, что ли?
— Ох, Витька, никто на тебя не клепал. Говорю же — грустный человек был. Я его спросил, как дела, он мне про всякую цветомузыку чуть не полчаса толковал, прямо лекцию прочел. Только про тебя заговорили, сразу скис парень. «Витя что, — спрашиваю, — с вами не работает?» Молчит. «А где ж он тогда?» Молчит. Знаешь, Витька, времени у меня сейчас нет, но чувствую я, что путаешься ты в какой-то ерунде, и молчать тебе нет никакого смысла. Ну, накрутим мы тут с тобой, напутаем, а что матери скажем, когда вернется?