— Здравствуй. — Папа на меня смотрит, а я-то понятия не имею, как его зовут. Как-то у меня сегодня все нескладно.
Он говорит:
— Юрий.
И мы в комнату вошли.
В моей комнате всем нравится. Когда гости бывают, обязательно кто-нибудь зайдет на моих чурбаках посидеть. Мы их с папой из парка притащили. Там старые деревья валили, вот мы и выбрали.
Я Юре самый удобный придвинул, со спинкой. Он вокруг обошел.
— Ишь ты!
А сам не сел. К полкам пошел.
Ко мне иногда двоюродный брат приезжает. Так тот тоже сразу к полкам. Слоняется вдоль стенки, слоняется. Вытащит какую-нибудь модельку, которую я в третьем классе делал, и начнет зудеть: это у тебя не так да там у тебя не тот диаметр. Зудит, зудит, а у самого дома дверь на одной петле болтается.
Юра говорит:
— Ну ты, старик, Ползунов прямо.
Это он паровой катер увидел. Я его только начал ещё и котел не допаял.
— Чем греть будешь, — спрашивает, — свечкой?
— Ха, — говорю, — мы с Ваньчиком получше придумали.
И пошли у нас разговоры. Я только под конец вспомнил:
— Ты адрес-то наш откуда знаешь?
Засмеялся:
— Страшная тайна.
Так и не сказал.
Уже около десяти было, когда мы из дому вышли. Дождь кончился, и только с высоких фонарей медленно летели теплые капли, и газоны пахли сыростью. Мы прыгали по асфальтовым буграм, я забегал вперед и говорил. Я говорил, и все было интересно. И наш с Ваньчиком катер, и весь класс. Юра останавливался, чтобы дослушать до конца, или смеялся и толкал меня в плечо.
Когда я пришел домой, папа пил чай на кухне.
— Чего так рано? — спрашивает.
Я говорю:
— Не понял.
А он мне будильник показывает. Ничего себе! Целый час провожались.
— Он что, живет далеко?
Я уже рот открыл, чтобы ответить, и тут сообразил: мы же вокруг нашего дома ходили. Проводил называется.
Я этого слова терпеть не могу. «Новенький, новенький!» — и таращатся на человека, как будто у него два носа. Только первого сентября так перед школой все перемешалось, что непонятно было, кто кого рассматривает. Половина ребят незнакомые, свой седьмой «б» не найти, да ещё Колюня Петраков рядом скачет.
— А я знаю, — говорит, — откуда они все. У нас новый дом заселили. Половина в пятьдесят восьмой учиться будет, а половина у нас. Мама сказала, что мы друг у друга на головах сидеть будем.
— Ладно, — говорю, — Петраков, давай я тебе сразу на голову сяду, а то наш класс никак не обнаруживается.
— Подумаешь, — говорит Колюня, — наш класс. Ты вон гляди, какой в восьмом «г» новенький. Ничего? Гудилин его фамилия.
Ну, не знаю, может, он, конечно, и новенький, только очень уж мятый, прямо жеваный какой-то.
Колюня мне в самое ухо шепчет, а сам на первоклассников смотрит, как будто мы молодое поколение обсуждаем:
— Сейчас за школой одному девятикласснику навешал — будь здоров!
— Да, Петраков, прямо не знаю, как ты без этого Гудилина и жил-то.
И тут я Ваньчика услышал. То есть Ваньчика все услышали, такой он тарарам поднял, когда меня увидел.
— Витька, Витюха, мы тут!
Он так подпрыгивал, что всем вокруг, наверно, ноги отдавил и в портфеле у него гремело, как обычно. На нас оглядывались, а Ваньчик бушевал, будто мы год не виделись. Только, если правду сказать, я по Ваньчику не меньше соскучился.
— Привет, — сказали мы друг другу.
Я положил ему руку на плечо, и мы просто так постояли рядом.
— Слышь, Витька, — сказал Ваньчик, — а я медную трубку достал, какую надо, и паяльная лампа у меня теперь своя.
И тут он увидел какого-то знакомого и опять заорал.
Он бы и в школе покричать не отказался, но уж больно громко получалось. Пока до класса шли, я чуть не оглох, — наверное, за каникулы отвык. Борис Николаевич сказал:
— Иваницкий, Лешенька, я уже устал, радость моя.
— Делаю выводы, — ответил Ваньчик и влетел в класс. За дверью загремело.
— Поздравляю вас с началом учебного года, — сказал Борис Николаевич.
Мы с Ваньчиком уже уселись как полагается, а Борис Николаевич встал около нашей парты и стоит.
— Иваницкий, ты знаешь, что такое критическая масса?
— Ага, — говорит Ваньчик, — это в атомной бомбе. Или ещё где-нибудь.
— ещё где-нибудь. — Борис Николаевич вокруг посмотрел. — В нашем классе, Иваницкий. И сейчас мы эту массу пополам разделим. Для мирного использования.
Рассадил он нас, в общем. Эх, жалко, нам в класс новеньких не прислали! Не было бы свободных мест — не рассадили бы.
Совершенно непонятно, почему люди в такую погоду в коридорах толкутся. Мы за две перемены чего только не успели — даже в футбол постукали, даже за мороженым сбегали. А как третья началась, что-то грустно стало. Вот, думаю, будут скоро одни тучи да лужи, тут не то что в футбол — вообще на улицу носа не высунешь. Встали мы с Ваньчиком на солнышке и греемся. А греет здорово, ну прямо как летом. Так бы и звонок прозевали. Хорошо, Ваньчик на часы посмотрел.