Теперь уже все. Лучше бы мне с Юрой в милицию попасть. А Ленке что сказать? Ведь она же как будто знала все!
— Ну что ты расселся? — сказала Базылева. — Ведь ждет же он, ждет, что его выручать придут! Не стал бы он свой телефон давать, если бы не надеялся. Ну езжай к нему теперь, скажи: «Ты, Юра, не жди, на тебя папа сильно сердится». А потом с Иваницким пойдешь свою цветомузыку делать? Или что вы там ещё с Борисом придумаете?
Я говорю:
— Стой, Ленка. Ведь только Борис у нас и остался.
Борис Николаевич жил где-то рядом. Мы долго бегали по дворам, пока Ленка не узнала его дом.
Физик испугался, по-моему, когда мы с Ленкой к нему ввалились.
— Вы что, случилось что-нибудь?
Я начал рассказывать, а Борис Николаевич нас постепенно в комнату заталкивал. Мы уже на стульях сидим, а он говорит:
— Теперь ты, Кухтин, давай ещё раз, только подробно. И главное, номер этой «Победы» вспомнить попробуй.
Я, наверное, очень плохо говорил, а под конец кричать начал. Борис Николаевич говорит:
— Что же вы, мальчишки, наделали, а?
Тут Ленка и заревела. Он ее из комнаты успокаиваться увел, потом вернулся, сел передо мной.
— Учишь вас, учишь… Теперь все понял? Я это дело на себя беру. Хорошо, ты полномера вспомнил. И никаких движений. Базылеву домой проводить, и поделикатней с ней, рыцарь.
Мы стояли с Ленкой около парадной Бориса Николаевича и ждали. Мы ничего друг другу не говорили, просто ждали и все. Ленке, наверное, было холодно, она дергала плечами и хлюпала носом, как маленькая. Свет у физика все горел. Может быть, он звонил кому-нибудь, а может быть, одевался. Ленка вдруг перестала носом шмыгать.
— Надо такси, Витька. Надо быстро, Юра ждет. Ты беги, Витька, я Бориса задержу, а ты подъедешь.
Они на меня не обращали никакого внимания. Я махал рукой, кричал и подскакивал к самому краю панели, так что брызги в лицо попадали. Машины шарахались от меня как от ненормального.
Тогда я зажмурился и выскочил на середину дороги.
Водитель тряс меня за шиворот, а я твердил как заведенный:
— Все в порядке. Все. Все в порядке.
Он уже отпустил меня, а я, кажется, так и бубнил эту ерунду. Шофер повернул меня к себе.
— Случилось что, ну?
— Порядок, — сказал я, — теперь точно — порядок.
Утром Ленка не пришла в школу. Мы с Ваньчиком бегали звонить ей, но к телефону никто не подходил.
— Слушай, — сказал Ваньчик, — ты Юре позвони. Подумаешь, отец ругаться будет, зато, может, скажет чего-нибудь.
Я так заорал, что Ваньчик от будки шарахнулся.
— Извини, старик, — сказал Юра, — сразу звонок не услышал, у меня тут пылесос.
— Ленка, — ору, — не знаешь где? В школе нет, дома к телефону не подходят. Безобразие сплошное!
— Витек, я ведь только утром вернулся. Пока ваш физик приехал, пока Психа привезли, пока меня допрашивали. В общем, я ее попросил маму из больницы встретить. Выписывается она. А мне к их приходу ещё убраться надо. Вечером заходи, договорились?
Мы неслись по мелким лужам.
— Витька! — орал Ваньчик. — Витюха! — Он задирал руку и показывал на свои часы. — Опаздываем!
— Врешь! — Я уворачивался от брызг, догонял его. — Врешь! Успеем!
Рассказы
В начале пятидесятых
Тогда ещё никому не приходило в голову называть фронтовиков ветеранами. Может быть, потому, что они были сильными молодыми мужчинами, а может быть, потому, что их было очень много. Не называть же ветеранами всех подряд.
А в городе уже не было развалин и на месте холодных коробок разбитых домов уже строилось новое жилье, но кое-где в ленинградских квартирах ещё хранились блокадные коптилки, и по вечерам светилась у входа в наш подвал надпись: «Бомбоубежище». Уже молочницы с раннего утра трезвонили у дверей коммунальных квартир, и мирным, довоенным житьем пахло густое молоко, но в те же дворы приходили за ними инвалиды с трофейными аккордеонами и играли, посматривая вверх, а мы кидали из окон мелочь, завернутую в бумажки.
А потом мы выросли и все это ушло вместе с нашим детством. Вместо поленниц из почерневших осиновых и березовых плах в знакомых дворах стоят блестящие автомобили с выпуклыми боками, и разноцветные булыжники закрыты серым асфальтом.
И все-таки, если попытаться представить себе, что за этими воротами, обглоданными неторопливой ржавчиной, тот самый булыжный прямоугольник двора… Представить себе это и войти…
Красавчик
