— Жа-а-ан! — тихонько, чтобы малыш не испугался и не свалился с высокого сиденья, позвала она.
Он с недоумением посмотрел вниз, скользнул по ней непонимающим взглядом и снова с упоением заколотил ножками по сверкающему никелю ступенек судейской вышки.
«Что я для него?» — с привычной горестью подумала Жаклин. С момента его рождения эта убивающая всякую радость, плоская бесцветная мысль настолько въелась в ее душу, что теперь уже не приносила прежнего острого страдания, а только привычно сжимала сердце. И бороться с этой привычной болью было бессмысленно. Но сейчас, почти машинально подавляя знакомую тупую боль, она вдруг услышала прямо над своим ухом веселое и уверенное: «Привет, малыш!»
А у нее никогда не было и не могло быть этой веселой уверенности… В своем непродолжительном общении с сыном она постоянно колебалась, сомневалась, может, даже боялась — и это давало свои печальные плоды: Жан-Поль относился к ней ласково, но не больше. А на этот бодрый голос малыш отреагировал моментально: забыв об игре, он протянул ручки к стоявшему за ее спиной Жану.
— Жан! — закричал он. — Жан! — И с не меньшим, чем от созерцания игры, энтузиазмом снова топнул ногой по ступеньке.
— Иди-ка сюда, разбойник! — Дюбуа подставил сыну широко распахнутые руки, и тот, не колеблясь, спрыгнул с вышки в их тепло и уверенность. — Пойдем, я дам тебе самому помахать настоящей ракеткой.
— Жаклин не отрываясь смотрела на них, сознавая, что ощущение нереальности происходящего постепенно сменяется радостным и простым чувством возвращения к обыкновенной жизни.
После того, как Жан-Поль вдоволь намахался ракеткой и даже от старания рассадил себе коленку, они втроем сидели на небольшой площадке кафе, расположенного во внутреннем дворике, и через лозы дикого винограда наблюдали за играющими.
— И все-таки ты восхищен ею, — ревниво заметила Жаклин.
— Кем? Элен? Да, она играет блестяще, а это всегда привлекает. Но ты, надо заметить, плохой сыщик, моя дорогая.
— При чем тут я? — удивилась Жаклин, отбирая у Жан-Поля шестой кусок сахара, который он уже собирался опустить в свой чай.
— А при том, что ты сразу же должна была заметить, что играет она сегодня так блестяще неспроста.
— То есть?
— Разве ты не видишь, как между нею и комиссаром сверкают электрические разряды?
— Что-о-о?!
— Именно так. Посмотри-ка. — Жан, приобняв Жаклин за нагретые обнаженные плечи, легонько подтолкнул ее поближе к еще светлым и нежным виноградным листьям. И через несколько минут она была вынуждена согласиться с его утверждением, показавшимся ей на первый взгляд столь нелепым.
Пара на корте почему-то напомнила ей когда-то виденную во французском зоопарке картину ухаживания друг за другом стареющей львиной четы; Ферран, как тот пожилой, уже все понимающий, но еще много могущий царственный зверь, охотно подчинялся всем капризам своей подруги, а она, вдохновленная этим пониманием и вернувшейся молодостью, превосходила саму себя. Жаклин не могла оторвать глаз от пары, сумевшей так изящно и достойно выразить свои чувства в простой игре…
Партия заканчивалась.
— Только не вздумай выдать тайну! — улыбнулся Жан, когда комиссар и Элен, обмахиваясь бейсболками и счастливо улыбаясь, направились в сторону их столика.
— Может, они сами еще не до конца осознают ее.
— И все-таки, несмотря на этот начинающийся роман, мне бы очень хотелось снова оставить Жан-Поля на их попечение, потому что…
Но Дюбуа не дал ей возможности договорить:
— Потому что вот уже третий час мы с тобой хотим остаться наконец наедине.
— Да, — ответила Жаклин, и, может быть, впервые ее лицо залил румянец не смущения, а откровенного желания. — Но малыш… — Чувство вины перед сыном все-таки не отпускало ее.
— Разве дело в том, держишь ты его на руках или нет? Дело в той любви, которую мы с тобой испытываем к нему и которая делает его сильнее и защищеннее в этом жестоком мире.
— О да! — И, уже не стесняясь присутствия ребенка, Жаклин закинула уставшие от одиночества руки на шею возлюбленного и не разомкнула их даже тогда, когда на террасе появились запыхавшиеся игроки.
Мадам Брассер нагнулась к малышу:
— Мне кажется, что тебе пора немного поспать, Жан-Поль. Пойдем, я уложу тебя в твою симпатичную кроватку. Обещаю, что сегодня ты непременно увидишь замечательный сон.
— А дед? — капризно протянул Жан-Поль, еще никогда в жизни не бывший центром внимания такого множества людей и вдруг почувствовавший к этому вкус.