Но под его спутанными темными волосами неожиданно сверкнула белозубая победная улыбка, и Жаклин услышала смех… Смех, которым не могут смеяться потерявшие свою мужественность мужчины, смех, который мгновенно уничтожил все опасения и открыл перед нею двери в еще так мало знакомый мир настоящего женского счастья…
К вечеру, когда следы их тел остались не только на ковре, но и на диване, и на кожаных креслах, и даже на широком письменном столе, Жан поднял глаза к стеклянному потолку, сквозь который комнату затоплял густой и желтый предзакатный свет, который, как казалось им обоим, благоухал терпким и крепким медом высокогорных лугов.
— Ты возвращаешься в Амстердам послезавтра? — спросил он, и Жаклин даже в той блаженной плывущей истоме, за которую, казалось, не могло проникнуть ничего постороннего, почувствовала легкий укол горечи. Зачем он напомнил ей о ее несвободе именно сейчас? Сейчас, когда впереди у них еще столько часов близости и блаженства?
— Но, Жан, ты же знаешь, что пока я не могу иначе…
— Я не об этом. Это твое право. Я хотел поговорить о Жан-Поле.
— Что же говорить о нем? Нет, лучше не говорить вовсе.
— И все-таки. Надеюсь, ты знаешь, сколько мне лет?
— Да.
— И знаешь, что у меня есть все, что может быть у мужчины в моем возрасте: положение, деньги, возможности дальнейшего роста, любовь, даже, пожалуй, несмотря ни на что — здоровье.
— И?
— И сознание того, что, имея все это, чудовищно оставлять своего сына с чужими людьми.
— Дед его обожает и, кажется, взаимно…
— Мальчику нужен отец. Отец, а не дед, пусть даже самый лучший на свете.
— Но ты не сможешь быть и рядом со мной — и рядом с ним. Моя работа полна непредсказуемости и… риска.
— Неужели ты еще так мало веришь в мои способности? — рассмеялся Жан и сделал обиженное лицо. — Кажется, я ни разу не давал тебе к этому повода. — Рука его скользнула вниз по ее прохладному бедру.
— О нет, но…
— Значит, никаких «но», и ты завтра же скажешь Феррану, что малыш после твоего отъезда останется со мной. В конце концов, сейчас это даже модно, чтобы с ребенком сидел отец.
Вместо ответа Жаклин закрыла глаза. Чувство счастливой нереальности снова стало окутывать ее своими чарами, и, отдаваясь ему теперь без боязни, с восторгом, она улыбнулась, отныне твердо зная, что если у ее сына и не будет матери, то будет отец. И какой отец!
— И все-таки это сон, — пробормотала она.
— Что ж, о том, что сон бывает невозможно отличить от яви, говорил еще Декарт[8].
И ты как профессор философии должна это знать.
— Но какой-то способ их различать все же должен быть! Иначе все бессмысленно.
— Конечно, он есть, — прошептал Жан, легко коснувшись губами ее груди, — и все влюбленные мира знают его. Знаем и мы с тобой…
Жаклин и Жан спали. Стены старого замка хранили их покой. Прозрачная альпийская ночь, со вздохами ветра, переливом колокольчиков и струящимся лунным светом, мягко опустилась на край стеклянной крыши и распростерла над влюбленными свое волшебное покрывало, под сенью которого не бывает ни горя, ни слез.
~ ~ ~
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.