— Оставь, — поморщился Эмиль. — Какая разница? Любая смерть ужасна. Даже абсолютно чужого человека…
— Ну Лиза-то тебе была не чужая…
— Слушай, Карл. У меня нет никакого желания беседовать на данную тему. Ничего не вернешь и не поправишь, но это только мое дело — как к этому относиться.
— Не сердись, — посерьезнел Карл. — Я вовсе не хочу копаться в твоих переживаниях. Хочешь страдать — пожалуйста. Просто я подумал: может быть, тебе будет небезынтересно узнать, почему она умерла…
— Что?!! — закричал Эмиль так, что проходящие мимо студенты с испугом уставились на них.
— Тихо, тихо, — проговорил Карл. — Все в порядке ребята, шагайте себе дальше. Мой друг узнал хорошую новость для себя.
Эмиль усмехнулся и сунул в рот жвачку:
— Ну-ну… Выкладывай. Никто ни черта не знает, даже полиция, а ты, оказывается, давно в курсе событий.
— Ошибся, старик, — совсем недавно, — сказал Карл. — Но, собственно, какая разница? Так хочешь узнать страшную тайну?
Эмиль заколебался. Он не был уверен, что хотел знать больше, чем знал.
— Не знаю, — честно сказал он Карлу.
— Понимаю, — усмехнулся тот. — Страшно. Вдруг твоя умершая подружка была причастна к какой-нибудь неприглядной истории. Понимаю…
— Ладно, — Эмиль сбросил руку Карла со своего плеча. — Хочешь — рассказывай. Но предупреждаю тебя, что мне… в общем, мне все равно. Никого уже не вернешь, что бы там ни было.
— Верно, — Карл сделал вид, что обиделся. — Но, думаю, мучиться неизвестностью не в твоих правилах. Да и потом… Вдруг ты и сам причастен к этому ужасу? Вдруг история и смерть девушки Лизы имеет продолжение?
Эмиль поднял на него глаза.
— Мне становится страшно рядом с тобой, — излишне резко сказал он.
— Не нужно меня бояться, — мягко сказал Ройзенхофф. — Я всего лишь обычный психолог-школяр. И у меня есть кое-какие соображения по поводу всего этого безобразия. И я хочу поделиться ими с тобой. Так что?
— Почему бы и нет? — пробормотал Бертран. — Но не здесь же мы будем разговаривать…
— Конечно, нет… Пойдем ко мне. Мой сосед-араб уехал на какие-то свои праздники домой. Нам никто не помешает.
Эмиль пожал плечами.
— Почему бы и нет, — повторил он.
Два дня назад Карл Ройзенхофф беседовал со своим научным руководителем Феликсом Серпиери, с которым они довольно тесно общались почти три года и, можно сказать, дружили.
— Если ты проиграешь этот спор, — говорил, улыбаясь, Феликс, — у нас возникнут небольшие проблемы, которые тебе придется решать самому.
— Не беспокойся, Феликс, если я проиграю, то не стану прятаться ни за чьи спины, — сказал ему Карл. — Но сдается мне, Эмиль не тот человек, который станет чрезмерно рефлексировать по поводу нравственных устоев. И мозги у него устроены хорошо. Честное слово, ты не пожалеешь, если мы возьмем его в свою компанию.
— Но он все-таки был потрясен смертью этой девочки…
— Феликс, — протянул Карл, — не будь занудой. Этот Эмиль такие ставки делает на прогнозы, что у тебя волосы дыбом встанут, если ты узнаешь. Невероятный циник, ну и вообще… несклонный к трагедиям…
Серпиери покачал головой.
— Я бы не согласился, если бы не общая ситуация. — проговорил он. — Люди, да еще с мозгами, нам сейчас очень нужны. Работы полно. Но ведь Эмиль Бертран не психолог?
— Он философ, — рассмеялся Карл. — Они меньше соображают в практике, но во всем остальном — вполне ничего. Я читал пару его статей в студенческом журнале. У него весьма нестандартное мышление. Такие, как он, могут выдавать сумасшедшие идеи, превращающиеся иногда впоследствии в гениальные открытия. Если он останется с нами, это будет для нас большой удачей.
— Карл, ты уже не маленький мальчик. Действуй, — проговорил Серпиери. — Но будь, пожалуйста, внимателен. Ты понимаешь, о чем я.
Карл ухмыльнулся:
— Об этом можешь не беспокоиться. Эмиль не из тех парней, которые сразу бегут в полицию, как только узнают о чем-нибудь не совсем законном. Он вполне нормальный парень, не питающий любви к копам. Да и потом, Феликс, — вкрадчиво спросил он, — разве мы занимаемся чем-нибудь… недозволенным?
— Если дело дойдет до суда, то прокурору нам нечего будет предъявить, — сказал Серпиери. — И ты это прекрасно знаешь. Но для всех будет лучше, если наши исследования до поры не станут достоянием широкого круга… э… общественности. Не так ли?
— Ты сам сказал, что я не мальчик. Твои напоминания совершенно излишни.
— Вот и славно, — проговорил Феликс. — Мне очень приятно, что мы понимаем друг друга.