Николсон медленно прохаживался по кабинету.
— Конечно, мадам, но мы ведь тоже боремся с недугами. Может быть, я слишком позволяю себе фантазировать, но не кажется ли вам, что с помощью этой методики можно бороться с преступностью?
— Каким же образом? — Глаза Элен засверкали холодным блеском.
— Мы можем вызвать у человека отвращение к преступлению. Убийце становится плохо при виде крови, вора бросает в дрожь при виде отмычек. А наркоманы! Их можно отвратить от пагубного пристрастия. Все это, конечно, потребует времени…
— Вы действительно верите в то, что говорите? — чуть резче, чем позволяли правила приличия, спросила Элен.
— Виденное мною позволяет думать, что это возможно.
— Наверное, — проговорила мадам Брассер. — Наука действительно способна на многое. В том числе и на селекционный отбор в родословной человечества… Но ведь все это уже было!
Полковник нахмурился:
— Мне не хотелось бы, чтобы вы видели во мне фашиста. Но в мире столько зла! Если с ним не бороться кардинально, оно заполонит собой все. И если методики Дюбуа и Серпиери помогут уничтожать это зло, я не остановлюсь ни перед чем, чтобы привлечь этих ученых к работе на нас.
— Я вам здесь не помощница, — сказала Элен Брассер и поднялась. — Благодарю за кофе.
— Прошу вас, сядьте, — властно, но не без почтения проговорил Николсон. — Мне не хотелось бы с вами ссориться. И не хотелось бы, чтобы у вас сложилось обо мне неверное впечатление. То, о чем я вам говорил, конечно, пока утопический проект, а не реальная программа. Вы же сами говорите, что данные разработки далеко не совершенны. Кроме того, я в не меньшей степени, чем вы, понимаю, что человека нельзя превращать в послушный автомат. Вы так набросились на меня… Но скажите все-таки, эта методика действительно может когда-нибудь стать реально опасной для человека?
— Вы знаете, — Элен Брассер снова села, — чем закончился последний эксперимент? Я имею в виду, что случилось с его участниками?
— Ничего. Они все живы и здоровы.
— И я могу их увидеть?
— Почему бы и нет? Наша сотрудница Жаклин Ферран в курсе всех подробностей этого эксперимента, вы можете поговорить с ней.
— Она участвовала в нем сама?
— Нет.
— Но один из сайтов явно предназначался для нее…
25
— Я доволен тобой, Карл, — проговорил бархатистый голос в телефонной трубке. — Ты хорошо поработал.
— Спасибо, сэр… Но… Мы говорили о том, что когда-нибудь я смогу заниматься своими делами… свободно.
— Ты больше не хочешь помогать нам?
— Но, сэр, я боюсь, что скоро на Серпиери обратит внимание полиция. Студенты взбудоражены. Они не позволят нам продолжать исследования.
— Ты боишься?
— Не в этом дело. Я хочу работать. Но работать спокойно.
На другом конце провода повисла пауза.
— Хорошо, Карл. Вероятно, ты сможешь продолжать учебу и одновременно работать над интересующей тебя темой. Но я должен немного подумать. До свиданья, Карл.
Карл медленно положил трубку на рычаг и вытер пот со лба.
Год назад, когда он только начинал работать в лаборатории Серпиери, к нему подошел человек, как-то невнятно представившийся, и попросил об одной, как он выразился, необременительной услуге.
Он хотел знать, как продвигаются исследования Феликса. Не мог бы Карл держать его в курсе дела? Карл вежливо посоветовал человеку обратиться к самому Феликсу. Тот усмехнулся и сказал, что ему не хотелось бы тревожить большого ученого и тратить его драгоценное время на разговоры. «Да кто вы такой, в конце концов?» — возмутился Карл. «Я тот, — усмехнулся человек, — кто может кое-что порассказать твоим родителям, если ты откажешься выполнить мою просьбу. И тот, кто может неплохо оплатить оказанные услуги». Карл был готов провалиться сквозь землю. В Открытом университете к «голубым» относились без предрассудков. Но отец Карла… Если бы он узнал, что его сын — гомосексуалист, он бы просто отказался от такого сына. Нрав у отца был крутой. А мама… Об этом Карл и думать не мог. Она бы, наверное, не пережила такого известия. Выбора не было, и он согласился на предложение незнакомца.
Сначала поручения действительно не казались ему обременительными. Он просто должен был подробно рассказывать об исследованиях. Потом его стали просить вносить незначительные изменения в программы. А потом случилось то, что случилось… Карл понимал, что трагедия произошла неспроста и не без его участия. Заглядывая себе в душу, он признавался, что ему не жалко самоубийц — они были слабыми и безвольными людьми.