бы на него не пало пятно? А меня он не боится? Вдруг выдам...
Без Лизы я не разберусь... Думала, все ясно... оказывается —
ничего не ясно...
— Теплая вода есть?
— Согрели. Вон она стоит. Руки хотите помыть, доктор? Я
солью.
— Напои больного. Больше... пусть пьет до рвоты.
— И так облевал меня всю. Охранник и воду затем согрел,
чтоб я его обмывала. Не домработница я ему. Каждого подмы
вать — рук не хватит, — ворчала Лиза. — На! Морду не косо
бочь. Доктор до отвала напоить велела.
— Выйдем на минуту, Лиза.
Женщины пересекли коридор и очутились в просторной
светлой комнате. Посредине стоял стол. На нем в беспорядке
351
валялись пожелтевшие от времени тоненькие брошюрки и
оборванные со всех сторон старые газеты.
— Надзиратели себе их на козьи ножки рвут. Самосад ку
рят — вот и портят газеты. Они прошлогодние, их мало кто
читает. Мишка говорил, что полковник ругался вчера за крас
ный уголок: газеты оборваны, грязь... Заключенных убирать
не водят, а дежурным не больно-то нужно, — торопливо го
ворила Лиза, стараясь не смотреть в глаза доктора. Любовь
Антоновна терпеливо выслушала ее. Помолчала, не скажет ли
она еще что-нибудь, и, выждав минуты две, в упор спросила:
— Ты?!..
— Что... я?.. Бог с вами, доктор... О чехМ вы? — Лиза ис
пуганно отшатнулась.
— Поганки?! — понизив голос до шепота, спросила Лю
бовь Антоновна.
— Они, — призналась Лиза, бессильно опускаясь на само
дельную грубо сколоченную табуретку.
— Расскажи...
Лиза молчала. Любовь Антоновна ждала. Никто не решал
ся первым нарушить наступившую тишину. Лиза вздохнула,
зябко поежилась, хоть в комнате было тепло, и наконец заго
ворила взволнованно, но тихо:
— Вчера Мишка привел его. Ко мне перед тем лейтенант
забег, рассказал, как этот идол ругался над вами. Я сходу по
скандалила с ним.
— С мужем?
— Нет, с ним, с бугаем этим. Стала его упрекать за вас,
потом поругались мы. Он пальнуть меня хотел из нагана. Миш
ка тот наган вышиб у него. А я полковника по полу мордой
поволочила. Он уходить собрался и меня пугать начал, что
убьет вас при побеге. Я не выдержала и про Кузьму ляпнула,
пригрозила, что охотникам расскажу. Потом вроде помирились.
Он пообещал, что все покончит миром и направит вас в боль
ницу. Я вышла самовар ставить, а у самой сердце тех-тех...
Знаю, что больно ненадежный человек он: ему слово дать или
обмануть — все равно, что нищему копейку выпросить. Брехун
он большой, мастер людей стравливать меле собой. Раньше я
никогда не подслушивала, а тут чисто тянет кто меня к две
рям. Я встала у дверей, они плохо прикрываются, Мишка к зи352
ме их еще не приспособил, и давай слушать. Идол этот Мишку
моего застращал и клещами вытянул у него согласие, чтобы
он убил вас. Y них уговор такой был: сперва вас на больницу,
потом Мишка будто в гости ко мне поведет вас и ухлопает по
дороге.
Я
слушаю, что дальше скажут. Он начал наговаривать
моему, что лейтенант будто ко мне неспроста ходит... по лю
бовным делам... не знаю уж, как я за дверью устояла. Хотела
заскочить да поленом по башке трахнуть... легко ли такую по-напраслину слушать... Не люблю я Мишку, но чтоб изменить
ему с лейтенантом сопливым — мыслей таких не держала...
Однако стерпела я... Он Мишку уговаривал, чтоб на охоту с
лейтенантом сходил: или в берлогу к медведю лейтенанта стол
кнул, или в спину ему стрельнул. Не прямо говорит, с подхо
дом, вроде бы с охотниками такие случаи бывают... Но я по
няла... заметалась. Что ж, думаю, будет? Вас Мишка убьет,
как пить дать: слово он твердое полковнику дал. Против лей
тенанта стану отговаривать его — и вовсе заподозрит, что лей
тенант полюбовник мой. Полковник не простит Мишке руки