зашибленной: или лейтенанту скажет, чтоб он в Мишку стрель
нул, или Мишку засудит. Злопамятный он, худая слава о нем
в тайге идет... Опять же и вы... Как жить-то мне после? Мишку
не уговорю, не вымолю: он на вас крепко обозлившись — и
за кольцо, и за скандал, и за полковника окаянного... Зверь
Мишка, а муж он
м н е ...
жалко... Пять годков вместе прожили...
Петька у нас... Изведет полковник и вас, и Мишку. Стою в ра
стерянности, а у самой мысль шальная: возьму колун и по
башке его трахну. А ну, как промахнусь? Не сумею... Тут я и
упомнила про грибы... Две банки из погреба взяла, одну с хо
рошими, а другую... там штук пять поганок было, остальные
— белые. Я оттуда поганки достала и будто невзначай выпу
стила банку из рук... Известно, грибы с пола собирать не ста
нешь... Поганки с белыми полковнику дала, а себе и Мишке
других наложила. Полковник четыре стакана первака выпил,
а закусывал ими... все до одной сожрал... Мишка его на кро
вать отволок. Когда полковник еще не вовсе пьяный был, гля
дел на меня, как кот на сметану, а я еще хуже злоблюсь и ду
маю: гляди-гляди, а что ты завтра скажешь... Заснул он, я
Мишке все обсказала. Он сперва с кулаками на меня. Потом
я надоумила его насчет лейтенанта, сказала, что убьет его лей-353
тенант на охоте, Петькой поклялась, что не смотрела на лей
тенанта завлекательно, растолковала ему, что изничтожит его
полковник, если он с вами и с лейтенантом покончит... Ну,
Мишка и присмирел. Видит, дело плохо: ругайся не ругайся,
ничем не поправишь. На меня донести, так и ему попадет, как
подельнику со мной, да и рука на меня у него не поднимется.
Мишка до утра письма какие-то писал. Напишет, порвет — и
опять пишет. Карманы у полковника обшарил... письмишко
какое-то нашел и ну крыть полковника матом. Перед утром,
как проснуться ему, Мишка услал меня из избы, чтоб я на по
ляне посидела, знак подала, если охрана придет. Поболе часу
на пеньке сидела, ждала. О чем они там говорили — не слы
хала. Потом Мишка позвал меня и велел при полковнике неот
ступно быть, пригрозил ему, если скажешь что, письма пока
жу. Кому говорить-то тут? Дежурные носы воротят, не знаю
как меня благодарят, что я ухаживаю за ним. Пока врачи при
едут, до разговоров ли будет ему. Он имя свое забудет, не то,
чем ужинал вчера.
— Для кого ты их заранее приготовила?
— Для Мишки. После Кузьмы. Вернулась, когда уговорил
он меня, а сама решила: пойдет еще раз Мишка на такое —
употчую его. Не пошел он... А то, может, и я с ним... грибков
поела, доведись его потчевать. Родной он мне... Раньше люби
ла и теперь... Он вчера за меня стоял... Чуть того кобеля не
порешил... Я сама себя не пойму: вроде бы на дух Мишку не
нужно, а как вспомню... ведь и хорошее промеж нас было...
ходил он за мной, прощал все... родные мы... любит он меня...
ласковый... Петьку любит... легко ли ему безотцовщиной ра
сти? Как бьггь-то нам? Научите, доктор!
— Ничего не обещаю, Лиза. Подумаю. Руку ему помасси
руй.
— До руки ли...
— Врачу легко определить, что удар нанесен недавно. След
от удара наведет на размышления.
— Как же со мной и с Мишкой-то быть?
— Решу. — Любовь Антоновна и Лиза вернулись в комнату,
где лежал больной. — Полковник! Вы слышите меня? Пони
маете, что я вам говорю? — Гвоздевский утвердительно кив
нул головой. — Для краткого анамнеза мне необходимо озна354
комиться с предысторией вашего заболевания. Не имея точ
ных данных, я не окажу вам помощь. Вам трудно говорить.
Отвечайте односложно, если не можете словами, то кивком
головы. Запомните — за неправильный ответ вы можете по
платиться жизнью. Ваше положение очень серьезно, а поэто
му будьте предельно внимательны. Возможно, у вас вторичное