Антоновну. — У вас поважнее есть больные. С погонами! Чего
уж с лагерными доходягами мыкаться.
— Катя! Ты будешь просить прощения у доктора, — про
шептала Елена Артемьевна.
362
-— За что это прощение? За то, что в больницу она меня
устроила? Там сдыхать, тут околевать — разница не велика.
Подкормила? Отдам, жива буду. Она как к начальству попа
ла, нос воротит от таких, как мы. Вчера полковник поизгалял-ся над ней вволю, у меня сердца не хватило смотреть. А се
годня свистнул — и побежала она к нему. — Катя говорила
громко, ничуть не заботясь, что ее услышат конвоиры, кото
рые шли по бокам.
— Прекратить агитацию! — заорал старший сержант, так и
не дождавшись, когда же капитан пресечет в корне вредный
разговор.
— Молчать! — дрожащим от бешенства голосом прикрик
нул капитан. — Какое вы имеете право делать замечания за
ключенным в присутствии своего командира!!
— Товарищ капитан...
— Не пререкаться! Три наряда вне очереди после возвра
щения в казарму.
Катя, поудобнее обхватив Ефросинью, процедила сквозь
зубы:
— Выслуживайтесь, доктор, авось вас в больнице главным
сделают. Омуля-то съеденного с кишками чай вытянете? От
рабатывать поди заставите каждый кусок?
— Ты врешь, Катя! Врешь! — закричала Рита. —• Доктор!
Доктор! Неужели вы...
Лида побледнела. Она посмотрела на Любовь Антоновну и
сморщилась: вот-вот заплачет.
— Я маленькая, — заговорила Лида. — Y меня не умирал
брат, не было его.
— Товарищ капитан! Что же они вытворяют? И мне мол
чать?! Я даже правило конвоя им не прочел, — растерянно
пробормотал начальник конвоя, бросая на капитана осужда
ющий взгляд.
— Не больные, а сумасшедший дОхМ, — капитан выругался.
— Прекратить сию минуту разговоры! Иначе всех прикажу вер
нуть в зону.
До самого места шли молча. Катя не спускала глаз с Лю
бови Антоновны.
...Такой Отповеди я и ждала от Кати... Я знала, что она не
сдержится... Если полковник умрет, они не тронут Риту, Катю
363
и всех... В глазах конвоиров я и Катя — враги, чужие... Так же
буду держаться с ними в больнице... Не разгадают — с ними
ничего не случится... Бьют там, где болит... Конвой убежден,
что женщины презирают меня, смотрят как на сексота и при
служницу... Оставят меня в покое после смерти Гвоздевского,
а это мало вероятно, подойду к Елене Артемьевне и все объ
ясню... Тяжелая ноша... Лишь бы не подвела Лида... Она сме
нила поведение, боится, что я выдам ее. Как же объяснить
ей? Если бы нас на десять минут оставили наедине, я бы су
мела убедить ее... Может, урву время?.. Я еще раз убедилась,
как посмотрели на меня честные люди, стоило им узнать, что
я лечу полковника. Катя отшатнулась от меня... Рита вступи
лась и терзается... И все из-за него... Для них полковник не
топор, а палач... Дальше полковника Катя ничего не видит...
Она и сейчас уверена, что виноват негодяй председатель, ви
новат полковник-садист... Катя готова убить полковника и пред
седателя. Все виноваты и никто не виноват... Объективно...
субъективно... Вздор, доктор! Будьте человеком. Простым, доб
рым, умным... Если вы увидите кобру, разве вы ее не убье
те? И если будете знать, что на смену ей приползут другие
кобры, все равно вы должны ее уничтожить. Не хотите уби
вать — смотрите, как погибает укушенный ею человек... А
можно лечить бандита? Если ты знаешь, что он выздоровеет,
останется безнаказанным и замучает еще сотни людей?.. И
разве это оправдание, что на смену ему придут другие, еще
худшие?.. Сам Гиппократ не стал бы лечить такого человека. Я
обязана помочь даже растлителю малолетних... Но помогая
ему, я должна быть уверена, что его накажут... Кто и как нака
жет Гвоздевского? Разве что повышением по службе и креслом