мне тушенку, яичный порошок и пенициллин для тети...
— Кто может подтвердить ваши слова?
— Соседи... Тетя Маша...
— Ваша тетя, Мария Павловна Ломтева, скончалась в го
родской больнице одиннадцатого марта тысяча девятьсот со
рок пятого года.
— Тетя Маша... умерла?.. Во сколько?!
— После двух часов дня. Так сказано в акте о смерти
Ломтевой. Пока вы учиняли антисоветскую диверсию в каби
нете директора, ваша тетя умирала. Она была честная совет
ская гражданка, и хорошо, что не успела узнать, на какую
гнусную вылазку толкнули вас враги трудового народа, —
следователь говорил что-то еще, но Рита не слышала его слов,
холодных, злых и назойливых. Они падали где-то рядом, кру
жились в воздухе и умирали, ненужные ей, привычные и
наскучившие ему.
Тетя Маша умерла... Я одна... Она приходила попрощаться
со мной... Убежать? Куда? Чего ему нужно?..
— Очнитесь, гражданка Воробьева! Выпейте воды. Я со
чувствую вашему горю и, если вы подпишете...
— Все подпишу...
— Вот и великолепно! Вам сразу легче станет. — Следо
ватель торопливо писал. Рита, опустив голову на стол, забы
лась. Больше всего ей хотелось заплакать, но она не могла.
Ты поплачь, дочка, слезами душу омой, оттает она, как льдин
ка на солнышке, — услышала Рита голос тети Маши. Рита
подняла голову и диким блуждающим взглядом окинула след
ственную камеру. Никого... Она и следователь... И снова —
поле, бесконечное поле, как тогда, в день рождения Павлика...
Мелкий моросящий дождь... Крупные капли текут по лицу...
И костер, одинокий костер... Там, где горит он, дождя нет...
Дойти бы туда... Дойти...
— Вам прочесть ваши показания, гражданка Воробьева?
Или вы их сами прочтете и подпишете? — вкрадчиво спросил
следователь.
Какие показания? Я плачу... Светлее стало от слез... Что-то надо подписать. Поскорее бы уйти...
56
— Под-пи-шу...
— Чудесно! Я знал, что мы с вами по-хорошему догово
римся. Вот здесь подпишите... И еще здесь... И на этой стра
ничке, — суетливо подсказывал следователь. — Расписались?
Прекрасно!
Следователь спрятал бумаги в портфель и радостно потер
руки. Слава Богу, дело закончено и сегодня он может вполне
заслуженно отдохнуть. А вдруг девчонка назовет еще кого-нибудь? Я открою целый заговор!.. Отметят... Наградят... Куй
железо пока горячо!
— Я обещал вам, гражданка Воробьева, досрочный пере
вод в камеру и я выполню свое обещание. Но вы откровен
но и честно должны назвать имена тех, кто толкнул вас на
путь преступления.
— Имена? — тупо переспросила Рита.
— Имена и фамилии тех, кто вел с вами антисоветские
беседы, уговаривал публично разбить бюст вождя, а может
быть даже, свершить что-нибудь и похуже.
Фамилии? Он хочет посадить еще кого-то? Ему мало...
— Никто меня не уговаривал.
Пожалуй это так... Она сейчас плохо соображает... Подпи
сала и хватит... Зато не придется мне говорить начальнику
тюрьмы о том, чтобы ее перевели в общую камеру — хлопот
меньше... Попробую еще раз для очистки совести.
— Гражданка Воробьева! Не запирайтесь. Следствию из
вестны имена тех, с кем вы были в преступном сговоре и кто
научил вас...
— Вы меня научили!
— Я-а-а?! Конвой! Отведите подследственную Воробьеву в
карцер!
ВАЖНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ
— Товарищ прокурор...
— Я занят...
— Но вас хочет видеть парторг завода сто девяносто во
семь товарищ Буреев.
57
— Просите его.
— Войдите, товарищ Буреев. Вас ждут.
В кабинет прокурора вошел пожилой грузный мужчина
в сером поношенном костюме. На его морщинистом рыхлом
лице блуждала неопределенная улыбка.
— Проходите, Владимир Никифорович. Присаживайтесь,
— радушно приглашал прокурор вошедшего. — Знакомьтесь