найдут нужным тревожить занятого государственными делами
человека, — заверил Константин Сергеевич.
— И все же лучше, если суд будет закрытым. Вы слыша
ли, что дочь Пантелей Ивановича принесла в тюрьму передачу
Воробьевой. Воробьева вернула передачу назад. Домна Пан
телеевна раскричалась у ворот тюрьмы, стала поносить отца
и брата. Грустная история... Чтоб собственная дочь...— тяжело
вздохнул Буреев.
— Я очень сочувствую Пантелей Ивановичу, но не могу стро
го судить его дочь. Бедная девочка больна. Она сама не пони-хмает, что говорит. Ее освидетельствовал наш психиатр и поста
вил диагноз: шизофрения. Он объяснил мне, что в начальной
стадии этой болезни душевнобольные особенно нетерпимы к
близким людям. В лечебницах они мирно разговаривают с
обслуживающим персоналом и ведут себя как нормальные
люди. Но стоит появиться родственнику, как эти «нормальные»
люди начинают бесноваться. В юридической практике извест
ны случаи, когда душевнобольные, такие, как Домна Панте
леевна, оговаривали и убивали своих родителей. Бедный отец!
Сколько ему пришлось вынести за свою жизнь... А под старость
с дочерью случилось такое несчастье.
Охо-хо-хо-хо, — сокру
шался судья.
— Как жаль, — сочувственно поддакнул Буреев, — и ведь
находятся такие близорукие люди, что бред больной девушки
принимают за чистую монету. Плохо мы работаем. Не сумели
до конца перевоспитать отдельные личности.
— Во многом виновато капиталистическое окружение, Вла
димир Никифорович. Родимые пятна капитализма и ядовитые
бациллы буржуазной идеологии всё еще проникают в нашу
среду. Но мы их выкорчуем, выжжем калёным железом!
Последнюю фразу прокурор произнес громко и отчетливо,
чеканя каждое слово.
— А пока приходится бороться и не допускать распро
странения этой заразы. Вот поэтому я и настаиваю, а товарищ
Беленький согласен со мной, что суд над Воробьевой должен
быть закрытым. Не о себе хлопочу, а об интересах нашей
60
родной советской власти. Если Воробьева подорвет авторитет
директора, завтра рабочие на меня, как на парторга, косо
поглядывать начнут. Недоверие к руководителям — страшная
вещь. Оно влечет за собой анархию, дезорганизацию производ
ства и, в конечном счете, снижает трудовой энтузиазм. А это
на руку только врагу.
— Как же нам получше провентилировать этот вопрос?
Хочется так, чтобы овцы целы и волки сыты. По закону
закрытому суду подлежат особо опасные государственные пре
ступники...
— Вячеслав Алексеевич! Неужели Воробьева, допустившая
неслыханную демонстрацию, чему я сам очевидец, не являет
ся опасной государственной преступницей? Тогда кто ж е пре
ступник?! — Буреев широко развел руками.
— Вы правы, Владимир Никифорович. Но я как прокурор
в затруднении. В законе ясно сказано, что закрытому суду
подлежат только те преступники, чье преступление связано
с государственной тайной. Конечно, слова и действия Воро
бьевой — государственный секрет. Но слишком много людей
прослышали о ее злодеяниях, и как нарочно — эта малопонят
ная несведущим в медицине людям болезнь несчастной Дом
ны Пантелеевны. Надо все сделать аккуратно и в высшей
степени осторожно. Помогите нам, Константин Сергеевич.
— Помочь? Чтоб суд был по форме открытым, а по су
ществу закрытым? — неосторожно брякнул судья. Проку
рор недовольно поморщился.
— К чему такие ненужные уточнения...
— Я думаю сделать так, Вячеслав Алексеевич. Будем су
дить Воробьеву открытым судом, но в боковой комнате. В
зале человек тридцать помещаются, а в боковушке от силы
восемь, не считая членов суда. Двое конвоиров, подсудимая,
прокурор, трое свидетелей и защитник. Вот вам и восемь че
ловек. Во время ведения судебного расследования я никому