после слез в кабинете следователя, она почувствовала себя
лучше. Но последний, пусть крохотный, обман следователя
обрушился на нее как каменная глыба. Страдание и гнет
выжгли все доброе, что было присуще ей с детства, а на смену
им пришло безразличие. Ночь опустошила душу. Горькая боль
ее сгорела в огне ею зажженном. Так пожар, пожравший до
тла все, что может гореть, угасает и сам. Пламени его нет
пищи, и он умирает, когда некого больше убивать. Я вино-65
вата... Ну и пусть... Тетя Маша... тетя Вера... меня осудят и
я умру в лагерях... Какая разница, где умирать... Перед смер
тью я выйду замуж за кобла (он это или она — оно, оно
полюбит меня). И это еще вынести?.. А зачем... Чтоб дольше
пожить? Кому это нужно? Мне?.. Ругать судью? Защищаться?
А для чего?.. Поскорее бы уйти отсюда... А куда?.. Везде есть
Кимы, есть коблы, есть Кимовы отцы... Кому я что докажу?
Хоть бы и доказала, мне-то легче не будет... Бежать? — пой
мают... А поясок? С пояском-то никто не поймает... И крюк...
Он выдержит, я худенькая... Как бы только не разбудить кого...
Спят... Осторожно... Чуть-чуть еще протяну руку... Как делают
петлю? Намыливают веревку?.. Мыла нет... И не надо... С этого
конца завяжу узелок и просуну туда второй кончик. Получает
ся... Самое главное привязать... А ноги? Я ногами достаю до
гробика... Подогну колени... Присяду, все равно, как отдохну...
Элька не услышит, а услышит — промолчит... Сама спраши
вала, кто хочет... Боязно... Чего?.. Петля мягкая, не больно...
Рита резко подогнула колени. Подумать о чем-либо она
не успела. Серый туман хлынул как горный поток, сокрушив
ший плотины. Он затопил сознание, ослепил глаза, залил уши,
мягкой тяжестью придавил руки и грудь, и в громаде его,
бескрайней и всеобъемлющей, Рита потеряла себя.
СУД
— Вы утверждаете, подсудимая Воробьева, что четвертого
марта тысяча девятьсот сорок пятого года примерно в час дня
гражданин Ким Пантелеевич Киреев принес к вам домой про
дукты и пенициллин, — сурово спросил судья.
Рита затравленно посмотрела на Константина Сергеевича
и молча кивнула головой.
— Отвечайте — да или нет, — потребовал судья.
— Я же сказала: да.
— Кто может подтвердить справедливость ваших слов?
— Моя тетя... но она умерла...
— К сожалению, суд не в праве опрашивать мертвых сви
детелей. — Лицо Константина Сергеевича оставалось бесстраст66
ным, пока он высказывал свое горькое сожаление о бессилии
суда пригласить в эту маленькую комнатушку мертвую тетю.
— Но, — возвысил голос судья, — суд не понимает, как можно
ссылаться на показания близкого человека, которого нет в
живых. Это насмешка, или, что еще хуже, плевок на могилу
покойной. Без слез, подсудимая Воробьева! Суду нужны оче
видцы, факты и только факты, а не умело разыгранная исте
рика. Поэтому назовите фамилии живых свидетелей.
— Кима, кажется... видела... Нюра Юмашова. Она живет в
нашем доме, — глотая слезы, прерывисто пояснила Рита.
— Кажется или точно? — раздраженно спросил судья.
— Я протестую! — в голосе прокурора прорывались гнев
ные нотки. — Подсудимая не уверена в том, что так называемая
свидетельница Юмашова действительно видела гражданина Ки
реева. Вызов этой сомнительной свидетельницы только затруд
нит работу суда.
— Я под-дер-жи-вваю про-о-те-ст про-о-куроора, — подал
голос защитник.
Константин Сергеевич минуты полторы пошептался с за
седателями и объявил:
— Подсудимая Воробьева! Суд не нашел нужным вызвать в
зал заседания суда указанную вами гражданку Юмашову. Про
должайте давать свои показания.
Рита сбивчиво и путано рассказывала о памятной вече
ринке в доме Кима. Один из заседателей, тот что сидел слева