кричит: «Я разбила Сталина». Каким кощунственным надруга
тельством наполнены ее слова! Величайшего полководца мира,
равного которому не рождала да и не родит земля в ближайшие тысячелетия, разбила эта любительница нарядов и ресто
ранов. За Сталина смертью храбрых пали ее отец и брат, кото
рым бы жить и лшть, а их сестра и дочь издевается над тем,
кого по праву называют честью, совестью pi жизнью нашей
эпохи. Это не только политическое преступление! Это надруга
тельство над могилами родных! Это плевок, грязный и гнусный,
на прах погибших отца и брата. Впрочем, таким, как Воробье
ва, не привыкать оплевывать мертвых. Y нее была тетя, отдав
шая ей свою молодость и силу. И как лее благодарит она эту
самоотверженную женщину? В кабинете директора Киреева,
свершив свое преступление, она симулирует сумасшествие и
не стесняется звать тетю, которая якобы ей привиделась. Жал
кий и дешевый трюк! Ее разоблачают. Но подсудимая — пре
ступница опытная и отпетая. Не удался один фокус, возьмусь
за другой, решает она. И, не раздумывая, берется. В тюремном
карцере, куда подсудимая попала за то, что пыталась через окно
поговорить со своим знакомым или возлюбленным вором под
кличкой Никола Резаный, она предприняла суецидпую, а ина
че, чтоб было понятно, несерьезную попытку к самоубийству.
Вы видите на ее шее бледную, прерывистую, вдавленную поло
су? Юристы называют такую полосу странгуляциоппой бороз
дой. Эта борозда является вещественным доказательством того,
что подсудимая пыталась повеситься. Серьезна ли была ее по
пытка? Я полагаю, что нет. Но если даже и серьезна, то возни
кает другой вопрос: почему Воробьева решила уйти из жизни?
Мне бы хотелось верить, что у ней заговорила совесть, что она
осознала всю тяжесть преступления и решила искупить его
76
трусливым бегством из нашего светлого советского мира. Но
скорее всего это была симуляция самоубийства, чтобы ввести
в заблуждение и разжалобить суд. Однако советский суд не
удастся ввести в заблуждение никаким врагам. На предвари
тельном следствии в ней на короткое мгновение просыпаются
рудиментарные остатки совести. Вся ее совесть и раньше была
рудиментом, таким же ненужным, как слепая кишка. И все ж е
подсудимая признает свою вину, делает вид, что раскаивается,
но сообщников своих не выдает. А здесь, в зале суда, забыв о
своих добровольных признаниях, заявляет, будто никаких по
казаний на предварительном следствии она не давала, а распи
салась только потому, что была... поражена смертью тети. И
этого ей показалось мало. Она ссылается на мертвую тетю как
на свидетельницу, смеется над судом, прекрасно понимая, что
Ломтеву мы не можем вызвать в зал суда. И этим еще раз
плюет на могилу близкого человека и на советское правосудие.
Довольно, граждане судьи! Y меня нет слов, чтоб высказать
свое отвращение к действиям подсудимой. Но в суде главное не
чувство, а справедливость. Мой коллега, уважаемый защитник,
конечно, в очень затруднительном положении. С одной сторо
ны, он — адвокат, и его священное право и обязанность изыс
кивать смягчающие вину обстоятельства для своей подзащит
ной. С другой — он патриот, достойный гражданин Родины и
как таковой не может вместе со мной не разделять негодование
к подсудимой. Но я уверен, что чувство патриотизма восторже
ствует в нем и защитительная речь моего уважаемого коллеги
будет беспристрастной и объективной. И все же мне жаль ад
воката, на долю которого выпала неблагодарная роль защит
ника такой закоренелой преступницы. Если бы спросили меня
не как прокурора, а как советского человека, чего заслуживает
подсудимая, то я бы ответил кратко: расстрела. Но советский
закон, самый гуманный и справедливый закон в мире, к со