цена и Толстого во всех смертных грехах? Но вся соль не в
Достоевском. Дело в том, кто бранил Достоевского и разре
шено ли кому бы то ни было сказать хотя бы единое слово
против этого человека. А я — говорила, и, как видите, здесь,
— устало закончила Варвара Ивановна.
— Для нашего спора важно не ваше временное пребы
вание в этих стенах, а сам факт предательства.
— Вот тут-то вы и не правы, Елена Артемьевна. На меня
донес не человек, а духовное убожество.
— А почему же вы разоткровенничались с этим духовным
убожеством?
— Моя знакомая проболталась ему. Впрочем, все равно
бы узнали: «от их всевидящего ока, от их всеслышащих ушей»
ускользнуть трудно.
— Однако не сами же эти «всевидящие» очи подсматри
вают за нами. Очевидно, через кого-либо, кто вхож в наши
дома? И, кстати, кем работало это убожество?
— Ректором, Елена Артемьевна.
— Вот видите...
— Ничего я не вижу: из него такой же ректор, как из
меня индийский факир.
— И все же держат его?
— Держат за доносы. Умные люди не подходят к кехму на
пушечный выстрел, а моя знакомая...
— Слишком доверчивая?
— Она святой человек. Наивна, простодушна, доверчива.
94
Но чтобы из-за нескольких подлецов осуждать всю интелли
генцию... Простите меня, Елена Артемьевна, это нелепость.
— Я не сужу всех интеллигентов. Я просто говорю, что
много некрасивых поступков совершают они, а точнее — мы
с вами. Жертвы мы или палачи, сами ли мы виноваты, или
кто другой повел нас на этот путь, вина прежде всего лежит
на нас. Мы говорили о Достоевском, и мне вспомнился вопрос
Ивана Карамазова: можно ли убить ребенка, беспомощного,
плачущего, ласкового?
— Эк, вы куда хватили! Убить ребенка! Мыслимо ли то
дело?! Балбес он, твой Карамазов, хоть и Иван, — с негодова
нием воскликнула Аня.
— Анечка, я понимаю ваше возмущение и вполне разде
ляю его. Но вы не дослушали меня до конца. Иван не хотел
убить ребенка из любопытства или денег ради. Такой ценой
он желал купить счастье всему человечеству...
— Какое такое счастье, на крови-то детской? — недоуме
вала Аня.
— Иван, видите ли, в мыслях предположил так: дали бы
согласие все люди принести в жертву одного ребенка, а в
благодарность за это на земле не будет ни войн, ни болезней,
ни слез.
— Да кто ж таку благодарность-то даст за дитё неразум
ное? Бог? Одни говорят, есть он, другие — нет его. Кого и
слушать не знаешь... Сумлеваюсь я... И тем и другим веры не
даю. А хочь и есть Бог, на кой ему в жертву ребенка прино
сить? Не щенок он, человек поди. Темно говорите, Елена Ар
темьевна... Не понять нам.
— Не о ребенке шла речь, а вообще...
— Вообще? — удивилась Аня. — Как понимать-то вас? О
ребенке аль о ком другом вы речь вели?
— Простите меня, Анечка, что я так непонятно разъяс
нила. Иван в мыслях, я опять повторяю, в мыслях предполо
жил: если бы всех людей поставили перед таким выбором:
или вы будете страдать вечно, или, если хотите, убейте ребен
ка, и вы будете счастливы. Кому под силу такую плату упла
тить? Иван таким вопросом не задавался. Я поясню тебе на
примере. Y тебя есть дети...
— Да разве ж только у меня? — перебила Аня.
95
— Ты права. Y одних матерей дети болеют, другие на
войне гибнут, третьи сами умирают, четвертые — в утробе
матери. Но страдают не только дети. Взрослые гибнут в лаге
рях, тюрьмах, больницах, умирают от голода, холода, вшей,
снарядов и пуль. Умирают и в мирное время. А сколько нес
частий испытывают люди? Муж жену разлюбил, а того жена
бросила. А сколько уродов и калек?.. И всего этого не будет,
все беды кончатся, если люди согласятся принести в жертву