— Какая Аврора? Кличка такая? — удивленно спросила
корпусная. На ее поблекших жирных губах скользнула чуть
заметная улыбка.
— Не! Не кличка, а Безыконникова. Кличка только у со
бак бывает. А Аврора сама пожелала Авророй называться вме
сто Орины, — обстоятельно поясняла Аня.
— Не тяни резину! — заторопила Аню корпусная.
— Я ж как есть не тяну... Это Безыконникова хулиганит
в камере, ну еще и сама агитирует.
— Как? — насторожилась корпусная.
— Я патриотка, кричит, и грозится головы посшибать всем
нам. Нас врагами обзывает, продажными шкурами, а сама
говорит, что ее оклеветали. Кто ж тебя оклеветал, мил чело
век? Власть советская? Врет Безыконникова на дежурную
по коридору. Не разговаривала она с нами!
— Дежурная хорошая! Дай Бог, чтоб каждая такая была!
— Не обижает!
— Уберите Безыконникову из камеры!
— Житья от нее нет!
— На скандал всю камеру сводит!
— Грозится!
— Не Аврора она — жена Гитлера!
Услышав последние слова, Безыконникова рванулась к
обидчице. Но на ее пути встала корпусная.
107
— Я — жена Гитлера?! — разъяренно выкрикивала Безыконникова. — Докажи-те!!!
— А пошто доказывать? На лбу у тебя написано, что ты
жена Адольфа, — подхватил кто-то из женщин. Под сводами
камеры грохнул взрыв смеха. Смеялась даже корпусная.
— На свидание ее с супругом в Берлин надобно послать...
— Сдох он, муж-то ее, бабоньки!
— Вдова она горемычная! — выкрики неслись со всех сторон.
— Хватит! А ты, Безыконникова, какое имеешь право
врать на дежурную? — грозно спросила корпусная.
— Вы верите этим троцкистам? А мне нет?! Я и на вас
буду сигнализировать начальнику тюрьмы!
— Ты мне честную не строй! Знаю я вас че-е-стных! В каж
дой камере чуть не сто человек — и все ни за что. Оформите
на нее рапорт, товарищ дежурная. Я тебе не семь, а двадцать
суток дам!
— Вы все враги! Всех вас расстрелять мало!
— Угрожаете, осужденная Безыконникова? Будьте свиде
тельницей, товарищ дежурная, что заключенная Безыкоииико-ва угрожала мне при исполнении служебных обязанностей.
— Так точно, товарищ начальник корпуса! — вытянулась
по стойке смирно дежурная.
— Отбой! Все по местам! — Объявила дежурная по ко
ридору.
— Ты не спишь, Рита? — шепотом спросила Елена Ар
темьевна.
— Не хочется... А правда, что вы доктор?
— Я доктор биологических наук, Рита, и только.
— А людей вы умеете лечить?
— Не умею, Риточка.
— Жаль, — грустно протянула Рита.
— Мне и самой жаль... Если б я успела лечить людей...
— задумчиво прошептала Елена Артемьевна.
— Был бы хороший доктор, он, может, и тетю Машу выле
чил бы, — тоскливо вздохнула Рита.
— Смерть никакого доктора не боится, — голос Елены
Артемьевны прозвучал глухо и покорно.
— Варвара Ивановна русский язык преподавала в школе?
108
— В институте... Почему ты, Рита, кассацию не хочешь
писать? Завтра последний день.
— Все равно не буду.
— Зря вы девочку с толку сбиваете, Елена Артемьевна.
Так ей по-божески за Сталина разбитого десять дали, а пожа
луется — и пятнадцать мало будет, — вмешалась в разговор
Аня.
— Рита! Послушай меня как маму.
— Y меня не было мамы.
— Умерла?
— В день моего рождения, — глухо ответила Рита.
— А кто из родных у тебя остался? — со вздохом спро
сила Аня.
— Никого. Брата и папу на войне убили, тетя померла.
За нее меня и сюда посадили, помочь я ей хотела. А жалобу
я писать не стану.
— Поспим малость, — предложила Аня и устало закрыла
глаза.
— Спи, Рита. Ночи весной короткие. Скоро утро, — про
шептала Елена Артемьевна.
— Ночи — короткие, а утра ждать долго. Не дома ведь.