161
— Ольховский пришел. Его голос... — предупредила Аська.
— Что у вас случилось? — хмуро спросил Ольховский.
— Подожгли карцер, товарищ начальник! — отрапортовал
надзиратель.
— Лодыри! Бардак развели! За всем я должен смотреть!
Поспать даже не дадут... Кто поджег?
— Заключенные бабы из третьей камеры, товарищ началь
ник. И еще...
— Что еще? — насторожился Ольховский.
— В четвертой придушили одного заключенного.
— Насмерть?
— Никак нет, товарищ начальник. Дышит...
— Живой? — скрипнул зубами Ольховский. — Кто под
жег?
— Я, — поднялась Аська.
— Ты-ы? Фамилия? Статья? Кто помогал? — злобно рас
спрашивал капитан.
— Верикова. Пятьдесят восемь четырнадцать через сем
надцать. Побег и лагерная мастырка. Воровка я. Мужик мой,
Пава Инженер, — вор в законе.
— Кто помогал? — нетерпеливо спросил Ольховский.
— Никто. Сама я. Воробьева фитиль не умеет закатывать.
Убейте ее — она огонь не замандячит.
— Почему подожгла?
— Падло Григории из четвертой — вот он сидит — на
воле огулял меня нахалкой. Изнасиловал по-вашему. Может,
сифилисом наградил. Ты посмотри, у него нос провалился. Де
сять кусков, тысяч значит, отнял у меня. Грозился мужику
моему сказать, что я по согласию ему дала... Сделал бы меня
Пава... Ночью проснулась, покнокала в щель: Падло какого-то
фраера душит... Я надумала заложить его, позвать дежурни-ков. Воробьева спала. Я ее за космы схватила и заставила
базлать, что Падло человека убивает. Она заорала... В других
камерах услышали ее голос — тоже завопили. Дядя Коля
не шел...
— Почему ты не подошел, когда заключенные звали? —
мрачно спросил Ольховский.
Дядя Коля испуганно съежился.
— Ить я спал, гражданин начальник.
162
— Тоже мне, заведующий карцером. Спит, как барсук, а
они безобразие творят. Говори, Верикова.
— Y меня была вата из телогрейки. Серая. Белая не го
рит, сколько ее ни три, и спирт...
— Где взяла?
— Вчера, когда за баландой ходила, стащила у поваров.
Вижу, дяди Коли нет, решила поджечь трюм, чтобы Падлу
за убийство судили... А то потом откажется он... Скажет, тот
фраер сам повесился... Воробьева увидала у меня фитиль и
спирт — обхезалась в штаны... Просила меня... плакала: «Асеч-ка, не поджигай». Буду я слушать всяких фраерих...
— Ты не врешь, Верикова? Может, Воробьеву защища
ешь? — вяло спросил капитан.
— С чего это вдруг я за фраершу мазу держать буду!
Я б ее первую по делу взяла. Спала она. Спросите у четвертой...
— Точно спала, начальник. Я сам видел через щель, —
торопливо подтвердил Падло.
— Тебя не спрашивают — помолчи. Каторжника из чет
вертой — к лекпому.
— Он не дойдет, товарищ начальник, — запротестовали
надзиратели.
— На руках донесете. Не оступитесь... Темно. Уроните
на землю — лечить некого будет... Те, кто из четвертой, —
— в карцер. Верикову тоже. Бытовики есть?
— Две старухи, товарищ начальник. По пять суток у
каждой, — доложил один из надзирателей.
— В зону их отведите. Контрики есть?
— Три штуки, гражданин начальник, не считая Вериковой.
— Сходите в барак за их вещами, и всех трех — к воро
там, они пойдут па этап. Исполните, доложите мне, я буду
на вахте.
...Почему я сижу?.. Ася наговорила на себя... Падло мол
чит. Боится, что я правду скажу. Ушел начальник... Какой
страшный сон мне снился. Живи, Рита... Ася! Асенька! Под
лая я. Нельзя молчать... Асю убыот... Изнасилуют... А меня?
Падло целовать будет... Обслюнявит. Разденет. Гнилоносый!
Крикнуть? ему отдадут. — Рита закрыла глаза и до жути
отчетливо увидела лицо Падлы. Она на мгновение ощутила,
163
что руки, густо поросшие рыжими волосами, шарят по ее