— Попросите, доктор, мне боязно тут.
— Ты мне и самой нужна. Без тебя не примут меня в боль ницу. Не вздумай проболтаться, обеим нам хуже будет. Мне
попадет за то, что тебя учила, тебе — за то, что слушала. Веди себя хорошо.
— Спасибо вам, доктор.
— Сядь, Лида, отдохни, — посоветовала Любовь Антонов на, подходя к дверям. — Гражданин начальник лагпункта!..
— Идем, доктор! Не перед кем эту комедию играть. Ухожу я на днях с работы, хоть под конец человеком побуду.
...Он играет? Как будто серьезно... Перевоспитался капи тан... Светопреставление, — думала Любовь Антоновна, нето ропливо подходя к капитану.
— Позаботьтесь о Лиде, — попросила она.
346
Капитан кивнул головой. Войдя на вахту, он сказал, обра щаясь к надзирателям:
— Заключенную Васильеву до моего прихода оставьте в комнате повара. Переводить в барак запрещаю. К ней в ком нату не впускать никого.
— А Люську, товарищ капитан?
— Повара — в карцер. Обед приготовит кухонная работ ница Леонова.
— За что ее, товарищ капитан?
— Разговорчики! — рявкнул капитан. Внимательно огля дев присмиревших надзирателей, они вытянулись по стойке смирно, капитан счел нужным пояснить, — Леонова вкусней приготовит обед, поэтому я и назначил ее поваром. — Один из надзирателей улыбнулся, второй — откровенно фыркнул.
— Шутите, товарищ капитан. Разрешите узнать, за что ж повара в карцер? — осмелился спросить третий надзиратель, бросив осуждающий взгляд в сторону смеющихся товарищей.
— За пересоленную баланду, — совершенно серьезно пояс нил капитан. — Я утром взял пробу, горько от соли, есть нель зя. Не завтрак, а бурда. Повара до утра в карцер, утром — на общие работы. Письменный приказ получите по возвраще нии. Я научу ее как пересаливать! — мстительно пообещал ка питан, покидая вахту. — Казарма близко, доктор, двести мет ров. Мне вам тайно надо сказать, — почти не разжимая губ заговорил капитан, не глядя на Любовь Антоновну. Он вни мательно осмотрелся кругом, нет ли кого поблизости, и, убе дившись, что их никто не подслушивает, шепотом спросил: — Вам говорила Лизутка о Кузьме?
— О каком... Кузьме? — переспросила Любовь Антоновна, невольно убавляя шаг.
— Идите по-прежнему... заметят... об охотнике...
— Я не знаю ни одного охотника.
— Говорила! Вы с лица побледнели. Дойдет до кого — всем нам крышка.
— Я вас... не понимаю... — запинаясь, ответила Любовь Ан тоновна. Сердце билось гулко и часто, как полчаса назад, ко гда она бежала к запретной зоне.
— Не понимаете и очень хорошо. Вы ничего не слышали и не проболтаетесь.
347
— О чем?
— О том, что ничего не знаете. Y нас другой разговор бу дет. Гвоздевский помирает. Пока приедут врачи, он окачурит-ся. Вы оглядите его и по селектору скажите, что у него язва и это самое, как она...
— прободение...
— оно... Покажется вам что другое — помолчите. Врачи не святые, ошибаются. Вскроют его, всякое могут найти. А
так похоронят от прободения потихоньку и — сгорел на ра боте.
— Я не давала ложных заключений. Ошибиться, как и вся кий врач, могу, но преднамеренно установить неправильный диагноз... увольте, капитан.
— Сгубите меня, Лизутку... себя и еще кой-кого. Я вам разговор с Лизуткой устрою. Мне вы веры не дадите. Если вы промолчите, Гвоздевского вскрывать не станут. Анжелике его в радость, что сдох он... Орлов сейчас икру мечет, а как умрет полковник — успокоится.
...В высшей степени странно... Здесь что-то не чисто... Ка питан сам догадался или Лиза проговорилась о Кузьме?.. Что ж е с Гвоздевским?.. Капитан явно не заинтересован в его вы здоровлении... Y него одна цель — благополучный диагноз...
Значит... значит Гвоздевский умирает насильственной смер тью... Yдap? Они умеют убивать без следов... Но полковник жив, и он не преминул бы рассказать охране... Остается одно отравление... Я не имею права решать заранее... А если капи тан станет настаивать, чтоб я оказала ему помощь? В зоне си дят Рита, Лида, Катя... Не обожгитесь еще раз, доктор... Хва тит отвлеченных рассуждений... Можно оправдать все: тя желая жизнь, наследственность, роковое стечение обстоя тельств... Рассуждайте проще, доктор: по одну сторону Рита, по другую — Гвоздевский... Выбирайте, кто вам дороже, — и без слюнтяйства... Но не будет ли это личной местью? Нет! А