— Имена и фамилии тех, кто вел с вами антисоветские беседы, уговаривал публично разбить бюст вождя, а может быть даже, свершить что-нибудь и похуже.
Фамилии? Он хочет посадить еще кого-то? Ему мало...
— Никто меня не уговаривал.
Пожалуй это так... Она сейчас плохо соображает... Подпи сала и хватит... Зато не придется мне говорить начальнику тюрьмы о том, чтобы ее перевели в общую камеру — хлопот меньше... Попробую еще раз для очистки совести.
— Гражданка Воробьева! Не запирайтесь. Следствию из вестны имена тех, с кем вы были в преступном сговоре и кто научил вас...
— Вы меня научили!
— Я-а-а?! Конвой! Отведите подследственную Воробьеву в карцер!
ВАЖНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ
— Товарищ прокурор...
— Я занят...
— Но вас хочет видеть парторг завода сто девяносто во семь товарищ Буреев.
57
— Просите его.
— Войдите, товарищ Буреев. Вас ждут.
В кабинет прокурора вошел пожилой грузный мужчина в сером поношенном костюме. На его морщинистом рыхлом лице блуждала неопределенная улыбка.
— Проходите, Владимир Никифорович. Присаживайтесь, — радушно приглашал прокурор вошедшего. — Знакомьтесь — председатель нарсуда товарищ Ирисов.
— Очень приятно. Буреев.
— Ирисов Константин Сергеевич, — представился пред седатель, протягивая Бурееву руку.
— Давненько вы меня не навещали, Владимир Никифо рович, — журил прокурор Буреева.
— Текучка заедает, Вячеслав Алексеевич. Кручусь, как белка в колесе, минуты свободной нет.
— Y всех дел много. Мы с Константином Сергеевичем о хищениях тут до вас разговаривали. Самый злободневный вопрос для нас, юристов. На трикотажной фабрике полное безобразие творится. Обыскивают на проходных — и никако го толка. Недавно мы от одной работницы узнали, что неко торые женщины в таких местах ширпотреб прячут — прямо сказать неудобно.
— Догадываюсь, — усмехнулся Буреев.
— Вы догадываетесь, а нам каково? Дел невпроворот, а сверху жмут и жмут. Что-то я о делах разговорился. Расска жите, как у вас успехи? Жена здорова? Детишки не болеют?
— Благодарю вас. Все живы-здоровы.
— Это самое главное, Владимир Никифорович.
— Я ведь к вам по делу, Вячеслав Алексеевич.
— И вы туда же. Бедный прокурор! Никто к нему просто так не зайдет. Обязательно по делу, и по неприятному. Мы с Константином Сергеевичем одно неприятное дело решали. А
тут и вы подоспели. А я-то думал, хоть парторг чем порадует нас.
— Время тяжелое — война, — сокрушенно вздохнул Бу реев.
— К концу идет, Владимир Никифорович. Наши насту пают на всех фронтах. Гитлеру скоро капут.
58
— Поскорей бы... Но война войной, а дело прежде всего.
Я пришел поговорить с вами о работнице нашего завода Во робьевой. Она разбила бюст вождя в кабинете директора, и к тому же прогульщица. Такая наглая девчонка, вы себе и представить не можете. Обвинила директора в своем преступ лении и наговорила на его сына. Двадцать восьмой год воспи тывает советская власть, и все еще нет-нет, а попадаются такие. Я считаю, что их следует наказывать построже. Мягко телые мы. А сорную траву — из поля вон! На днях я разгова ривал на эту тему с товарищем Беленьким. Он пообещал позво нить к вам...
— Позавчера звонил. А вчера я доложил ему, что следствие по делу Воробьевой окончено. Она признала себя целиком и полностью виновной в предъявленном ей обвинении. Скоро ее дело будет слушаться в нарсуде под председательством Кон стантина Сергеевича.
— Я уже знаю об этом, Вячеслав Алексеевич. Но тут дело тонкое, щекотливое, я бы сказал. Такой отпетой преступнице, как Воробьева, ничего не стоит оклеветать кого угодно.
— Я думаю, что суд не поверит ее клеветническим из мышлениям, — твердо пообещал прокурор.
— Я уверен в этом. И полагаю, что Константин Сергеевич разделяет мою уверенность.
— Мы осуждаем преступников. Народный суд сумеет ра зобраться, где правда, а где ложь, — заверил молчавший до этой минуты судья.
— Так-то оно так... Я слышал о вашеА
м добросовестном
отношении к порученному вам делу. Только на суде могут присутствовать посторонние, и кое-кто из них поверит Воро бьевой. К сожалению, у нас есть еще враги. Не перевелись и их подпевалы. Развесит такой подпевала уши, а потом пой дет трезвонить по городу всякие небылицы.
— Не беспокойтесь, Владимир Никифорович. Я как пред седатель суда не разрешу оглашать то, что не относится к делу. К тому же Воробьева призналась в своем преступлении и при наличии свидетелей доказать ее вину будет нетрудно.