25
— Купил меня?!! — Гнев, обида, отвращение, ужас иска зили лицо Риты. Ким молчал. — Отвечай, подлец!
— Не визжи!.. Лежи и не поднимайся! Я тебя...
Рита взмахнула рукой. Ким схватил ее руку и с непости жимой быстротой и ловкостью заломил ее за спину. Рита бо лезненно ойкнула.
— Одевайся — повелительно приказал Ким, — и не взду май еще раз со своими когтями лезть ко мне. Y меня второй разряд по боксу... тсс, кто-то идет. Мама... Не пищи...
Послышался звук отпираемых дверей и женские голоса.
Рита притаилась.
— Если застанут нас вдвоем... я — раздетая, взлохмачен ная...
— Не бойся! Дверь заперта... — чуть слышно прошептал Ким.
Голоса за дверью звучали ясно и отчетливо.
— Рг
1
здевайся, Шурочка. Я за тобой поухаживаю. Потише пожалуйста. Может, Кимочка спит. Я загляну к мальчику.
Заперто... Ужасно самостоятельный ребенок. Завел себе ключ и никому не дает.
— Ах, Шурочка, зачем ты так неделикатно смеешься... Мой Ким никогда не просыпает. Он уже давно ушел, а то бы дверь была открыта...
— Вчера они до поздней ночи гуляли. Я часов в одиннад цать проходила мимо, слышала песни. Мой Колька во втором часу вернулся. Не один, с приятелем. Какого-то Лешу с собой приволок.
— Фи, Шурочка, как ты некультурно выражаешься: приволок...
— Я, Паша, язык ломать не умею.
— Следить за детьми неэтично. Я жена руководящего работника, а ты как моя родная сестра...
— Мой Колька рассказывал...
— Коля — воспитанный мальчик. Шалун... Наши дети должны жить лучше нас.
— Пантелей сказывал...
— Какое неэтичное имя Пантелей. Не зови его Панте леем. Я просила Понтика имя поменять, а он упрямится. Один 26
враг народа, из ученых, он сейчас осужден, подсказал мне, чтоб я уговорила его сменять Пантелея на Понтия. Потом мне один хороший человек пояснил, что Понтий был каким-то па лачом или жандармом. Я, конечно, отсоветовала.
— Сдурела ты, Пашка! Аль забыла, что Понтий Пилатий Христа распял?
— Никакого такого Христа не было. Это все выдумки!
Наукой доказано.
— Ты, знать, походя в ту науку заглядываешь...
— Я моложе тебя, Шурочка. В церковных школах не учи лась. Мне восемь было в семнадцатом. После революции лик без окончила и пять группов. Ученые всякие у нас в гостях бывали. Мой Понтик деликатно умел с ними говорить. Они его ужасно уважали.
— Это когда вы в деревне-то жили?
— Не в деревне, а в Москве. Мы в той деревне совсем мало жили. Понтика направили туда выдвиженцем. Он у меня был двадцатипятитысячником. Понтик очень активно раскулачи вал, всякую контру и подкулачников. Мой Понтик ужасно способный. Он в промакадемии учился — и кончил. Эти разные ученые всю жизнь учатся, пишут, пишут чего-то — и то не академики.
— Ума нет — считай калека...
— Я слышала от одной очень культурной женщины, что скоро платья крепдешиновые носить будут. Она мне показы вала отрез. Голубенький-голубенький...
— В наши-то годы с тобой такие платья носить... Сестра ты мне, бок о бок столько лет живем, а не понимаю я тебя.
Когда нянчила, ты еще говшошкой была, понимала вроде...
— Не вспоминай мрачные годы царизма. Народ эксплуати ровали...
— И слова эти вовсе не твои. Рано ты замуж вышла.
— В шестнадцать лет — не рано.
— А в семнадцать сразу двоих принесла. Самой в куклы впору играть, а тут твои в два голоса вопят... Колька говорил...
— Что твой Колька говорил? Болтун он и не благовоспи танный.
— Уж какой есть... Правда твоя, шалопай он непутевый.
27
Весь в отца. Путный парень не пойдет на гулянки, когда люди воюют и с голоду пухнут. А все Ким твой...
— Не ругай моего Кимочку. Моим детям можно сладко пожить. Понтик в гражданскую воевал. В раскулачивании уча ствовал, не то что некоторые. В тридцать седьмом поганой метлой врагов народа выметал — воздух очистил. Он два орде на имеет. И если бы он не помог вам...
— Не кори, Паша... Чувствую...
— О чем ж е Коля рассказывал?
— Неохота говорить. Сплетни бабские.
— Говори, Шурочка. Начала, так уж кончай.
— Будто Ким вчера привел новую знакомую. Марго ка кую-то. И оставил ее у себя ночевать. Не мне Колька говорил, дружку своему, Леше. А я услышала ненароком.
— Ким себе этого не позволит! Чтоб в нашем доме...
— А Сима?