70
кабинет, гражданка Воробьева начала требовать, чтобы я про стил ей семь прогулянных ею рабочих дней и дал денег, якобы необходимых ей для лечения тяжелобольной тети. Я ответил, что денежным фондом распоряжается главный бухгалтер, а безвозмездную помощь оказывает профсоюзный комитет и по этому ей следует обратиться к вышеозначенным товарищам.
Что же касается прогулов, то это в компетенции представите лей власти, поскольку у нас военный завод и за прогулы судят как за дезертирство. Поэтому с последней просьбой она обяза на явиться в органы милиции или в прокуратуру. В ответ на мой деловой совет гражданка Воробьева начала угрожать мне, что раскроет какую-то тайну, порочащую меня. Я потре бовал, чтобы она немедленно открыла свой мнимый секрет, иначе я буду вынужден удалить ее из кабинета. Гражданка Воробьева, нагло глядя мне в глаза, заявила: я расскажу, что вы изнасиловали меня, — и стала снимать платье. Поняв, что имею дело с опытной шантажисткой, я решил позвать на по мощь секретаршу. Так как сигнализация временно не рабо тала, я подошел к двери и лично позвал товарища Марфину.
Войдя в кабинет, мы оба увидели, что Воробьева подняла у себя над головой гипсовый бюст великого вождя товарища Сталина. Как патриот и советский человек, я, не думая об опасности, бросился к гражданке Воробьевой, чтобы спасти бюст. Однако, раньше, чем я успел подбежать к гражданке Воробьевой, она бросила бюст на пол. В результате чего бюст разбился. После этого гражданка Воробьева в присутствии Марфиной заявила: «Я разбила Сталина». Обо всем, что про изошло в моем кабинете, я рассказал в присутствии гражданки Воробьевой парторгу завода товарищу Бурееву и председателю заводского комитета профсоюзов товарищу Волкову. Граждан ка Воробьева не посмела возражать мне. Она начала симули ровать сумасшествие и кричать «Тетя Маша!», хотя никакой тети или другой женщины по имени Мария в кабинете не было».
— Свидетельница Марфина! Вы подтверждаете показания свидетеля Киреева?
— Подтверждаю.
— Тогда почему ж е только что вы показали суду, будто Воробьева чуть ли не дралась со свидетелем Киреевым?
— Я перепутала... Я первый раз на суде... Я боялась...
71
— Вы боялись народного суда? Страшились, что наш со ветский народ, от имени которого мы свершаем это правосудие, может быть несправедлив? Так вас следует понимать? — с чуть заметной угрозой в голосе расспрашивал судья. Феодора Игнатьевна побледнела.
— Не так... Я просто растерялась... Забыла... — испуганно лепетала свидетельница. — Теперь вспомнила: когда я вошла в кабинет по зову директора, я увидела, что товарищ директор находится шагах в десяти от Воробьевой. Воробьева подняла над головой бюст и что-то прокричала, я не помню сейчас что.
Пантелей Иванович, простите, товарищ директор бросился к Воробьевой, чтобы спасти бюст, но она успела кинуть бюст вождя па пол. Я со страху закрыла глаза, а когда открыла, на полу лежала груда осколков.
— Запишите дословно показания свидетельницы Марфи ной, — распорядился судья. — К своим показаниям вы больше ничего не можете добавить?
— Нет.
— Вызовите свидетеля Буреева.
Суд подходил к концу. Свидетели подтверждали слова ди ректора. Когда опрос свидетелей был окончен, Константин Сергеевич строго потребовал назвать имена соучастников. Рита молчала. Судья нахмурил черные с проседью брови и внуши тельно откашлялся.
— Подсудимая Воробьева! Суд постарается освежить вашу память. Я прочту ваши показания: я хотела нарядно одеваться, посещать рестораны и жить не по средствам. Для этих целей я встречалась с выгодными мальчиками, с которыми я выпи вала, но денег они мне давали недостаточно. Из-за этих встреч я сделала семь прогулов, и к тому же деньги у меня кончались.
Обо всем этом я рассказала по секрету одной знакомой жен щине. Она научила меня пойти к директору завода номер сто девяносто восемь и потребовать, чтобы он простил мне про гулы и дал мне денег, угрожая ему, что если он откажется, то я сделаю клеветническое заявление в его адрес или совершу антисоветский поступок, а всю вину возложу на директора. И
еще эта ж е женщина добавила, что неплохо бы разбить бюст Сталина или порвать какой-нибудь политический лозунг, обви нив в этом директора завода. За это она обещала мне хорошо
72
заплатить. Я спросила ее, откуда она возьмет денег, а она от ветила мне, что есть люди, которые внесут любую сумму, лишь бы я свершила антисоветский поступок. Теперь я понимаю, что попала в сети вражеской агентуры и глубоко раскаиваюсь в этом. — Вы раскаялись, но суд находит ваше раскаяние не полным. Вы не назвали имени той женщины, каковая толкнула вас на путь преступления. Суд открывает для вас последнюю возможность полностью раскаяться, и ваше раскаяние будет учтено судом.
Все они заодно... Отвечать? Сказать, что мне некого больше назвать, кроме Кима и его отца? — не поверят... Промолчать...
А суд ли это? Сон... Папа... Павлик... Где их схоронили? На мо гилке их хоть раз побывать... Тетя Маша... И ее не увижу...
Кому поверила? Киму, отцу его... Сказать, что мать Кима научи ла меня?.. Вот что писал следователь, пока я плакала... Они не пожалеют... Не хочу я с ними разговаривать...
— Встаньте, подсудимая, когда к вам обращается судья!
Рита продолжала сидеть.
— Я буду вынужден удалить вас из зала суда.
— Вы не судья! Вы! Вы! Такой же, как Ким и его отец!
Стоять перед вами не буду!
Приказать вывести? Что толку... Хитрая девчонка... Все поняла... Съела бы меня глазами... Убила бы... Руки коротки, голубушка... Да и не один я такой... Вячеслав Алексеевич тоже рыло воротит, знает кошка, чье мясо съела... Все и всё мы знаем... Одним миром помазаны... В мои-то сорок с лишним лет поздно правды искать... Доживу до пенсии, тогда и о правде поговорю, а пока... поскорей бы разделаться с ней... Перерыв объявлять не буду.
— Приступаем к прению сторон. Слово имеет государст венный обвинитель, старший советник юстиции прокурор то варищ Ковалев, — устало объявил судья.
— Гражданин судья! Я буду краток. Преступление, кото рое свершила подсудимая Воробьева, — ужасно. Кроме чувства омерзения, оно не может вызвать ничего. Но чтобы говорить о преступлении, необходимо, как это повелевает социалисти ческая законность и внутренний голос совести, всесторонне и досконально изучить личность самого преступника. Совет ская прокуратура не только и не столько обвиняет, но прежде
73
всего вскрывает причины, породившие преступления, для того, чтобы искоренить их. В годы моей беспокойной комсомольской юности, я помню, мы пели: Но мы поднимем пожар мировой, Тюрьмы и церкви сравняем с землей.
От церквей уже почти не осталось следа, а вот тюрьмы пока еще есть, и это мы должны признать к своему величайшему огорчению. Почему у нас не уничтожено проклятое наследие капитализма — преступность? Да потому что до сих пор мы живем в капиталистическом окружении. Недалек тот час, ко гда капитализм рухнет под тяжестью собственных противо речий. Это случится, как учит нас вождь, когда в Китае про изойдет пролетарская революция. Но революция в Китае еще не победила, а буржуазный строй порождает самые черные пороки и толкает советских людей на измену. Яркой иллюст рацией моей мысли может служить дело Воробьевой. Кто она?
Где родилась? И кто ее родные? Она родилась через одиннад цать лет после победы Великой Октябрьской социалистической революции, ее воспитала советская школа, ее вырастила Родина-мать. Отец и брат Воробьевой сложили головы в бою за Родину, в бою за великого Сталина. Сталин не только гениаль ный вождь и учитель, но он наш всеобщий отец. Недаром в песне поется:
Знает Сталин-отец,
Знает Родина-мать.
И нет ничего дороже и священнее для советского человека, чем Сталин. Без матери и отца прожить можно, без детей труд но, но без Сталина — нельзя. Я думаю, что, говоря так, я выра жаю мнение всего советского народа. Предположим, этого, ко нечно, не может быть, но предположим, что у простого совет ского человека в смертельной опасности оказались его роди тели, дети и вождь. Этому человеку дано спасти или великого вождя, или престарелого отца, любимую жену и малых детей.