Y-y-y, фашисты! Мать вашу... — выругалась дежурная.
— Я не виновата перед партией и народом! Меня оклеве тали!.. Не позовете корпусного — на проверке доложу... И
объявлю голодовку! — голос Безыконниковой сорвался на визг.
— Подохнешь — ложки подешевеют. Голодай хоть до смер ти. А за хулиганство в карцер отправлю, — твердо пообещала дежурная.
— Женщины! Есть же среди вас хоть кто-нибудь... не враг народа. Такие, как и я, что по ошибке сидят, — выкрикнула Безыконникова.
— Сама ты первый враг!
101
— Сволота!
— Пошто людей баламутишь?!
— Уберите ее из камеры!
— Житья от этой дуры нет! — дружно зашумели заклю ченные.
— Ты мне, Безыконникова, агитацию тут не разводи! Ре зерв позову! Сама знаешь, как от резерва достанется! — при грозила дежурная и сердито захлопнула кормушку.
— Молись Богу, что дежурная такая добрая. Другая бы кор пусника покликала, — рассудительно заметила Аня.
— Я не верю в вашего Бога! — взвизгнула Безыконникова, — я безбожница! Я убивала таких, как вы! Вы все продажные шкуры!
— Но-но! Ты потише!
— Помолчи, сукота!
— В парашу ее головой!
— Сами страну продали!
— Знаем мы вас! — заговорили женщины, тесным коль цом окружая Безыконникову.
— Я честная! — завопила Безыконникова. — На одном пайке всю войну просидела! А вы троцкисты! Бухаринцы!
Враги-н-и!
— Это я-то враг?! — закричала Аня. — У меня один брат калека, другой в земле гниет... Мужик незнамо вернется с фронта, незнамо нет... Кто враг? Сказывай!
— За волосы ее, паскуду!
— Бей ее, бабоньки!
— Идиётка!
Голоса женщин, сгрудившихся вокруг Безыконниковой, на растали.
— Прекратить хулиганство! — возмущенно закричала де журная по коридору, просунув голову в открытую кормушку.
— Всю камеру на карцерный режим переведу!
Женщины, еще разгоряченные перебранкой, неохотно рас саживались по своим местам, бросая на Безыконникову взгля ды, полные гнева и презрения.
— Что смотрите, как змеюги?! Без соли сожрать готовы!
Не получится! Со мной еще разберутся... Освободят меня...
102
Я таким, как вы, головы отрывать буду! — не унималась Безыконникова.
— Я тебе поотрываю! — с угрозой бросила дежурная. — Ты думаешь, мы газет не читаем? Сколько вы, враги народа, потравили людей в тридцать седьмом?! Опять же — мильёны.
Сами по радиву признавались, что голод устроили. А у меня от голоду в тридцать третьем сестра родная померла. А теперь честными стали... «Освободят меня...» Ты у меня в карцере до самого этапа просидишь! В штрафные лагеря пойдешь! Ду шегубка!
— Вы не имеете права с заключенными разговаривать! Я
доложу об этом начальнику тюрьмы! — пригрозила Безыкон никова.
— Ах ты лахудра! Какая вера тебе будет?! Наплачешься у меня в трюме!
Дежурная с шумом захлопнула кормушку.
...О чем они говорят?... Убить ребенка... Какого ребенка?..
За что?.. Ругаются... Неужели в камере все враги?.. А Елена Артемьевна?.. Она положила меня рядом с собой... Пальто свое постелила... Ей тоже холодно спать... Писать жалобу?..
Кому?!.. Опять переведут в следственную... Там Нюська или другая какая воровка в законе... Аня говорит, чтоб я не жа ловалась...Сколько мне лет будет, когда освободят... Почти двадцать семь... Скоро семнадцать... Какой странный день рождения: семнадцать лег семнадцатого августа... Два раза по семнадцать... Какая злая Безыконникова... Подвинуться не хотела... Говорила: «Пусть у параши спит, врагам народа там место». А сама-то кто?.. На Елену Артемьевну жалуется... Пра вильно Аня сказала: «Такие как Аврора и нас сюда заперли»...
А может прокурор и судья такие же, как Безыконникова?.. А
что как написать самому Сталину? Так и так, дорогой Иосиф Виссарионович, я вашего бюста не разбивала, а сделал это директор завода Киреев... Приезжайте сами и разберитесь...
Не приедет... Дел много у него... А хоть бы и приехал, Киреев и прокурор его обманут...
— Чего молчишь, Рита? — спросила Аня.
— Я так... Задумалась...
— От задумок худо бывает... Не след бы тебе жаловаться, Рита.
103
— Я хочу, Аня, Сталину письмо написать, — призналась Рита.
— Да нешто досуг ему наши письма читать?.. Вернут на зад, как Мишуткино письмо вернули... А то еще и накажут тебя. Скажите хоть вы ей, Елена Артемьевна, чтоб она не писала. Рита вас лучше послушает.
— Не дело ты задумала, Рига. Кассацию писать надо. А
Сталину письмо — нет. Даже если ты в него веришь.
— А вы не верите в него? — отчужденно спросила Рита.
— Не верю, — твердо ответила Елена Артемьевна.
Женщины, только что защищавшие Елену Артемьевну, сурово посмотрели на нее. Одна из них, не утерпев, бросила зло и резко:
— Права, знать, была Безыконникова, если уж ты в него не веришь — цена тебе копейка.
— Я так и знала, — горько усмехнулась Елена Артемьевна.
— Только договаривайте до конца, Ирина Филипповна. Если Безыконникова права, что я враг, значит, и вы враги.
— Я глаза тебе выцарапаю за такие слова.
— Чего это она нас поносит?!
— Сама враг, так пущай не лает, — зашумели успокоив шиеся было женщины.
— Бейте ее! — завизжала Аврора и как настоящий крей сер стремительно рванулась к Елене Артемьевне.
Рита вскочила на ноги. Она стояла перед Авророй, хруп кая и прозрачная.
— Отойди! Зашибу! — сквозь зубы прошипела Безыкон никова.
— Не маши руками! — рядом с Ритой встала Аня. Лицо Ани, решительное и сердитое, не предвещало ничего доброго.
— Спелись! — зловеще усмехнулась Безыконникова.
— Рыбак рыбака видит издалека, — пошутил кто-то из женщин.
— Ты меня с этой падалью не путай! — взвилась Аврора.
— Не спорьте, — миролюбиво попросила Елена Артемьев на. — И все-таки Безыконникова права: или вы враги народа, или вас осудили неправильно.
— Знамо, неправильно! — подхватила Аня.
104
— А если неправильно, то почему же вы защищаете Ста лина?
— Сравнили! То на местах такое творят, а наверху — не знают.
— Не знают, Аня?.. Пусть не знают о тебе, обо мне... А то что за два килограмма колосков судят, кто виноват? Местные власти придумали такой закон? Или наверху его утверждали?
— спокойно спрашивала Елена Артемьевна.
— Может и наверху кто есть с червоточиной... А чтоб он сам врагом был — ни в жизнь не поверю.
— Я не говорю, что враг. Все правители стараются как молено лучше своим людям сделать. И не потому, что они добрые, а выгодно им. Народ живет хорошо — и властителю спокойно... Русский человек издавна привык размышлять так: «Барин — подлец, его и убить молено, а царь — помазанник Божий. Министры правды о народной беде не говорят ему...
А узнал бы он, всем им по шапке дал бы...» А того и не пони мают, что министры — единая опора у царя. Уберет он их — и рухнет его царство.
— Так кто лее по-вашему виноват, Елена Артемьевна? — спросила притихшая Аня.
— О том, что в стране делается, прекрасно знают навер ху. А иначе глупость получается. Школы, больницы и детсады — Сталии выстроил и те, кто его окружают, а лагеря и тюрь мы, голод и разруху — враги... Нет, по-моему не так. Взялся хозяйничать в доме — отвечай за все, и за хорошее, и за пло хое. Вырастил яблоню — спасибо тебе, срубил вишневый сад — отвечай.
Все молчали. Аврора попыталась что-то сказать, но в это время дверь открылась и все услышали приказ дежурной по коридору:
— Становись па проверку!
Женщины торопливо выстраивались по трое. Дежурная по камере отрапортовала: «В шестьдесят третьей камере семьде сят два человека. Больных и отсутствующих нет, гражданин начальник корпуса».
— Семьдесят два и все ни за что, — привычно пошутила корпусная.
105