Когда вокруг никого нет — отвлекись, вспомни что-нибудь приятное: отца, мать, мальчишку, подруг... Если все время ду мать об одном, по-настоящему сойдешь с ума. Перед санитара ми не старайся, а врачам повторяй эти слова и думай, что у тебя и в самом деле очень большое горе. Не плачь, не смотри врачам в глаза, долго ты так не выдержишь, от силы — месяц.
Потом что-нибудь придумаем вместе. Повтори еще раз. — Лю бовь Антоновна внимательно слушала Лиду и, не отрывая глаз, следила за мимикой ее лица.
...Для лагерных врачей и такая сумасшедшая — пода рок...
— Смотри не проговорись начальству, а то и меня из боль ницы выгонят. Обещаешь?
— Как маме родной. Вы не сердитесь, что я вас ругала?
— робко спросила Лида.
— Некогда мне с тобой разговаривать. Начальник лагпунк та ждет.
— Куда вы пойдете с ним?
— Полковник заболел, зовут осмотреть его. Я его попро шу, чтоб он тебя сегодня в больницу направил.
— Попросите, доктор, мне боязно тут.
— Ты мне и самой нужна. Без тебя не примут меня в боль ницу. Не вздумай проболтаться, обеим нам хуже будет. Мне
попадет за то, что тебя учила, тебе — за то, что слушала. Веди себя хорошо.
— Спасибо вам, доктор.
— Сядь, Лида, отдохни, — посоветовала Любовь Антонов на, подходя к дверям. — Гражданин начальник лагпункта!..
— Идем, доктор! Не перед кем эту комедию играть. Ухожу я на днях с работы, хоть под конец человеком побуду.
...Он играет? Как будто серьезно... Перевоспитался капи тан... Светопреставление, — думала Любовь Антоновна, нето ропливо подходя к капитану.
— Позаботьтесь о Лиде, — попросила она.
346
Капитан кивнул головой. Войдя на вахту, он сказал, обра щаясь к надзирателям:
— Заключенную Васильеву до моего прихода оставьте в комнате повара. Переводить в барак запрещаю. К ней в ком нату не впускать никого.
— А Люську, товарищ капитан?
— Повара — в карцер. Обед приготовит кухонная работ ница Леонова.
— За что ее, товарищ капитан?
— Разговорчики! — рявкнул капитан. Внимательно огля дев присмиревших надзирателей, они вытянулись по стойке смирно, капитан счел нужным пояснить, — Леонова вкусней приготовит обед, поэтому я и назначил ее поваром. — Один из надзирателей улыбнулся, второй — откровенно фыркнул.
— Шутите, товарищ капитан. Разрешите узнать, за что ж повара в карцер? — осмелился спросить третий надзиратель, бросив осуждающий взгляд в сторону смеющихся товарищей.
— За пересоленную баланду, — совершенно серьезно пояс нил капитан. — Я утром взял пробу, горько от соли, есть нель зя. Не завтрак, а бурда. Повара до утра в карцер, утром — на общие работы. Письменный приказ получите по возвраще нии. Я научу ее как пересаливать! — мстительно пообещал ка питан, покидая вахту. — Казарма близко, доктор, двести мет ров. Мне вам тайно надо сказать, — почти не разжимая губ заговорил капитан, не глядя на Любовь Антоновну. Он вни мательно осмотрелся кругом, нет ли кого поблизости, и, убе дившись, что их никто не подслушивает, шепотом спросил: — Вам говорила Лизутка о Кузьме?
— О каком... Кузьме? — переспросила Любовь Антоновна, невольно убавляя шаг.
— Идите по-прежнему... заметят... об охотнике...
— Я не знаю ни одного охотника.
— Говорила! Вы с лица побледнели. Дойдет до кого — всем нам крышка.
— Я вас... не понимаю... — запинаясь, ответила Любовь Ан тоновна. Сердце билось гулко и часто, как полчаса назад, ко гда она бежала к запретной зоне.
— Не понимаете и очень хорошо. Вы ничего не слышали и не проболтаетесь.
347
— О чем?
— О том, что ничего не знаете. Y нас другой разговор бу дет. Гвоздевский помирает. Пока приедут врачи, он окачурит-ся. Вы оглядите его и по селектору скажите, что у него язва и это самое, как она...
— прободение...
— оно... Покажется вам что другое — помолчите. Врачи не святые, ошибаются. Вскроют его, всякое могут найти. А
так похоронят от прободения потихоньку и — сгорел на ра боте.
— Я не давала ложных заключений. Ошибиться, как и вся кий врач, могу, но преднамеренно установить неправильный диагноз... увольте, капитан.
— Сгубите меня, Лизутку... себя и еще кой-кого. Я вам разговор с Лизуткой устрою. Мне вы веры не дадите. Если вы промолчите, Гвоздевского вскрывать не станут. Анжелике его в радость, что сдох он... Орлов сейчас икру мечет, а как умрет полковник — успокоится.
...В высшей степени странно... Здесь что-то не чисто... Ка питан сам догадался или Лиза проговорилась о Кузьме?.. Что ж е с Гвоздевским?.. Капитан явно не заинтересован в его вы здоровлении... Y него одна цель — благополучный диагноз...
Значит... значит Гвоздевский умирает насильственной смер тью... Yдap? Они умеют убивать без следов... Но полковник жив, и он не преминул бы рассказать охране... Остается одно отравление... Я не имею права решать заранее... А если капи тан станет настаивать, чтоб я оказала ему помощь? В зоне си дят Рита, Лида, Катя... Не обожгитесь еще раз, доктор... Хва тит отвлеченных рассуждений... Можно оправдать все: тя желая жизнь, наследственность, роковое стечение обстоя тельств... Рассуждайте проще, доктор: по одну сторону Рита, по другую — Гвоздевский... Выбирайте, кто вам дороже, — и без слюнтяйства... Но не будет ли это личной местью? Нет! А
этика врача? В каких случаях я имею право с чистой сове стью поставить заведомо ложный диагноз? Ни в каких... Со слаться на время? Кивать на обстоятельства? Дешевый трюк, дозволенный Гвоздевским... Я не сослалась ни на что, когда делала перевязку убийце матери... А целесообразность? Что лучше? Еще сто невинных жертв или один неправильный диа348
гноз? А страдания людей? Они что-нибудь весят? или у спра ведливости нет глаз, чтобы видеть? Мертвая форма выше са мой жизни? По этой форме я неправа. Но жизнь оправдает меня. Прыгнуть в запретную зону сумеет любой... Отступиться от своих взглядов — нужно мужество. Поступайте по совести, доктор!
— Товарищ полковник! По приказу начальника управле ния генерал-майора Орлова я привел к вам заключенного вра ча Ивлеву, — доложил капитан, подходя к кровати больного.
Гвоздевский слабо пошевелил рукой и что-то беззвучно прошептал. Лиза, она сидела у его изголовья, увидя доктора, поднялась.
— Гражданин начальник! Попросите всех лишних удалить ся. Я должна осмотреть больного.
— Всем покинуть помещение! — приказал капитан. Охран ники с большой охотой выполнили его распоряжение. Зажи мая носы и облегченно вздыхая, они один за другим вышли из комнаты.
— Вы тоже уйдите. Оставьте нас с Елизаветой одних.
— Я пригожусь вам... Подать, повернуть его... он тяжелый, — возразил капитан, указывая глазами на полковника, — мо жет спросите... как заболел, я мигом отвечу.
— Мы с Лизой останемся вдвоем. Все, что нужно, спрошу у нее.
— Как вам хочется, доктор, — согласился капитан. Не ловко потоптавшись на месте, он добавил: — Мне бы на ми нутку с вами выйти в коридор.
Любовь Антоновна вышла вслед за капитаном.
— Присмотрите за охранниками, капитан, чтобы они не подслушивали.
— Не сомневайтесь, доктор... Если вам понадобится с Лизуткой словом перекинуться, зайдите в эту комнату. Тут у нас красный уголок, а там, где теперь полковник, дежурка. Негде его положить. В общей казарме я не захотел. Он вроде бы и без памяти, а там кто его знает.
— Я учту ваш совет.
— На минутку тебя, — позвал капитан жену. — Он ничего лишнего не болтал? — Лиза отрицательно покачала головой.
Капитан облегченно вздохнул, осторожно, стараясь не шу349
меть, на цыпочках подкрался к двери, ведущей на улицу, и ударом ноги открыл ее. За дверью никого не было. — Ушли. Они рады, доктор, что вы их выгнали: надоело им вынюхивать его вонь. Вы не задерживайтесь. А то пока с Васильевой договари вались, полчаса прошло. Меня с минуты на минуту к селек тору позовут. Орлов спросит, как тут. Буду уходить — шумну, — пообещал капитан, оставляя женщин наедине с полковни ком.