Любовь Антоновна тщательно осмотрела больного. Объ емистое брюшко, рассеченное до пупа побелевшим швом, об висло и сморщилось, как проколотый рыбий пузырь. Пальцы и нос посинели. Икры ног сводила судорога. Лицо осунулось.
Пересохшие губы вздрагивали. Зрачки помутнели. Пульс про слушивался с трудом.
— Пьет много?
— Не переставая, Любовь Антоновна. Не успеет напиться — и опять воды.
— Мочился?
— Не замечала, доктор.
— Давно это с ним?
— С самого утра.
— Точнее, Лиза.
— Часов с восьми, может и пораньше.
— Где он ужинал?
— У нас. Мишка его привел. Не гнать же на ночь глядя. Рад не рад, а гостя потчуй.
— Во сколько за стол сели?
— Поздно. Часов в одиннадцать, никак не раньше.
— Понос и рвота часто?
— Каждую минуту. Как из ведра льет. Штаны-то свои сов сем загадил и ноги перепачкал вон как. Смердит от него, что из параши.
...Все ясно... Задержка мочи... синюха пальцев и носа... Рез кое обезвоживание... Мучительная жажда... Падение сердеч ной деятельности... Ярко выраженная картина гастроэнтери та... напоминает холеру... Такие рвоты и понос бывают в двух случаях — при холере и отравлении. За последние годы не фиксировали заболевания холерой... Невероятно, чтобы здесь, в тайге, вспыхнула эпидемия... Даже в холерные годы она не
350
докатывалась сюда. Судя по остаткам, стул полковника не по хож ни на рисовый отвар, ни на мясные помои... При холере такой стул неизбежен... Липкий пот выступает... но он не так обилен, как при холере... Значит — грибы. Какие? Мухомор отпадает: не наблюдается расширение зрачков и нервное воз буждение... да и само отравление наступает через полчаса по сле еды... Строчки? Время совпадает: шесть-двенадцать часов...
гастроэнтерит, малокровие... а где желтуха? Куда исчез бред?
Строчками можно отравиться случайно: не отварила их хо зяйка, не слила перед едой воду — вот и отравление... Строчки — вне подозрения... Остается бледная поганка... Налицо все симптомы: синюха, обезвоживание и прочее... Но бледную поганку можно спутать только с шампиньоном... А шампиньо ны — грибы тепличные, в тайге они не растут... Если сама хо зяйка собирает грибы, она не спутает бледную поганку ни с каким грибом. Преднамеренное отравление... Необходимо за ранее запастись поганками, хранить их с какой-то целью... Если их подавать на стол — не исключено, что отравишься и сам...
Не есть — подозрительно... Неужели Лиза могла так хладно кровно все обдумать? А почему Лиза? Признаки отравления наступают через восемь—двадцать четыре часа... время растяну то... Он вполне мог позавтракать поганками вчера утром, в другом месте... Но почему же капитан настаивал на прободе нии?.. Просил поставить неправильный диагноз... Боится, как бы на него не пало пятно? А меня он не боится? Вдруг выдам...
Без Лизы я не разберусь... Думала, все ясно... оказывается — ничего не ясно...
— Теплая вода есть?
— Согрели. Вон она стоит. Руки хотите помыть, доктор? Я
солью.
— Напои больного. Больше... пусть пьет до рвоты.
— И так облевал меня всю. Охранник и воду затем согрел, чтоб я его обмывала. Не домработница я ему. Каждого подмы вать — рук не хватит, — ворчала Лиза. — На! Морду не косо бочь. Доктор до отвала напоить велела.
— Выйдем на минуту, Лиза.
Женщины пересекли коридор и очутились в просторной светлой комнате. Посредине стоял стол. На нем в беспорядке
351
валялись пожелтевшие от времени тоненькие брошюрки и оборванные со всех сторон старые газеты.
— Надзиратели себе их на козьи ножки рвут. Самосад ку рят — вот и портят газеты. Они прошлогодние, их мало кто читает. Мишка говорил, что полковник ругался вчера за крас ный уголок: газеты оборваны, грязь... Заключенных убирать не водят, а дежурным не больно-то нужно, — торопливо го ворила Лиза, стараясь не смотреть в глаза доктора. Любовь Антоновна терпеливо выслушала ее. Помолчала, не скажет ли она еще что-нибудь, и, выждав минуты две, в упор спросила: — Ты?!..
— Что... я?.. Бог с вами, доктор... О чехМ вы? — Лиза ис пуганно отшатнулась.
— Поганки?! — понизив голос до шепота, спросила Лю бовь Антоновна.
— Они, — призналась Лиза, бессильно опускаясь на само дельную грубо сколоченную табуретку.
— Расскажи...
Лиза молчала. Любовь Антоновна ждала. Никто не решал ся первым нарушить наступившую тишину. Лиза вздохнула, зябко поежилась, хоть в комнате было тепло, и наконец заго ворила взволнованно, но тихо: — Вчера Мишка привел его. Ко мне перед тем лейтенант забег, рассказал, как этот идол ругался над вами. Я сходу по скандалила с ним.
— С мужем?
— Нет, с ним, с бугаем этим. Стала его упрекать за вас, потом поругались мы. Он пальнуть меня хотел из нагана. Миш ка тот наган вышиб у него. А я полковника по полу мордой поволочила. Он уходить собрался и меня пугать начал, что убьет вас при побеге. Я не выдержала и про Кузьму ляпнула, пригрозила, что охотникам расскажу. Потом вроде помирились.
Он пообещал, что все покончит миром и направит вас в боль ницу. Я вышла самовар ставить, а у самой сердце тех-тех...
Знаю, что больно ненадежный человек он: ему слово дать или обмануть — все равно, что нищему копейку выпросить. Брехун он большой, мастер людей стравливать меле собой. Раньше я никогда не подслушивала, а тут чисто тянет кто меня к две рям. Я встала у дверей, они плохо прикрываются, Мишка к зи352
ме их еще не приспособил, и давай слушать. Идол этот Мишку моего застращал и клещами вытянул у него согласие, чтобы он убил вас. Y них уговор такой был: сперва вас на больницу, потом Мишка будто в гости ко мне поведет вас и ухлопает по дороге.
Я
слушаю, что дальше скажут. Он начал наговаривать моему, что лейтенант будто ко мне неспроста ходит... по лю бовным делам... не знаю уж, как я за дверью устояла. Хотела заскочить да поленом по башке трахнуть... легко ли такую по-напраслину слушать... Не люблю я Мишку, но чтоб изменить ему с лейтенантом сопливым — мыслей таких не держала...
Однако стерпела я... Он Мишку уговаривал, чтоб на охоту с лейтенантом сходил: или в берлогу к медведю лейтенанта стол кнул, или в спину ему стрельнул. Не прямо говорит, с подхо дом, вроде бы с охотниками такие случаи бывают... Но я по няла... заметалась. Что ж, думаю, будет? Вас Мишка убьет, как пить дать: слово он твердое полковнику дал. Против лей тенанта стану отговаривать его — и вовсе заподозрит, что лей тенант полюбовник мой. Полковник не простит Мишке руки зашибленной: или лейтенанту скажет, чтоб он в Мишку стрель нул, или Мишку засудит. Злопамятный он, худая слава о нем в тайге идет... Опять же и вы... Как жить-то мне после? Мишку не уговорю, не вымолю: он на вас крепко обозлившись — и за кольцо, и за скандал, и за полковника окаянного... Зверь Мишка, а муж он
м н е ...
жалко... Пять годков вместе прожили...
Петька у нас... Изведет полковник и вас, и Мишку. Стою в ра стерянности, а у самой мысль шальная: возьму колун и по башке его трахну. А ну, как промахнусь? Не сумею... Тут я и упомнила про грибы... Две банки из погреба взяла, одну с хо рошими, а другую... там штук пять поганок было, остальные — белые. Я оттуда поганки достала и будто невзначай выпу стила банку из рук... Известно, грибы с пола собирать не ста нешь... Поганки с белыми полковнику дала, а себе и Мишке других наложила. Полковник четыре стакана первака выпил, а закусывал ими... все до одной сожрал... Мишка его на кро вать отволок. Когда полковник еще не вовсе пьяный был, гля дел на меня, как кот на сметану, а я еще хуже злоблюсь и ду маю: гляди-гляди, а что ты завтра скажешь... Заснул он, я Мишке все обсказала. Он сперва с кулаками на меня. Потом я надоумила его насчет лейтенанта, сказала, что убьет его лей-353
тенант на охоте, Петькой поклялась, что не смотрела на лей тенанта завлекательно, растолковала ему, что изничтожит его полковник, если он с вами и с лейтенантом покончит... Ну, Мишка и присмирел. Видит, дело плохо: ругайся не ругайся, ничем не поправишь. На меня донести, так и ему попадет, как подельнику со мной, да и рука на меня у него не поднимется.