Желтые щеки Кати покрылись яркими пятнами багрового румянца. Елена Артемьевна судорожно вздохнула. Рита смот рела на доктора, ничего не понимая. Любовь Антоновна, заку сив губу, повернулась к ней спиной. Катя набрала полную грудь воздуха, открыла рот, чтобы сказать что-то суровое и гневное, но в эту минуту зазвонил селектор. Капитан снял трубку.
— Начальник семьсот семнадцатой слушает. Вышел? Через сорок минут? Хорошо.
— Товарищ капитан! Конвоиры для этапирования заклю ченных по вашему приказанию прибыли.
...Начальник конвбя... тот, что мучил Ефросинью... — узна ла Рита.
— Эта заключенная не дойдет, — проговорил капитан, ука зывая на Ефросинью. Ефросинья едва держалась на ногах, Катя и Елена Артемьевна поддерживали ее.
— Мы донесем, гражданин начальник. Носилки бы, — попросила Катя.
— Я вам помогу, — вызвалась Любовь Антоновна.
— Нам надо торопиться, Ивлева! Полковник...
— Успею! — отрезала Любовь Антоновна.
— Без вас справимся, — Катя плечом отодвинула Любовь Антоновну. — У вас поважнее есть больные. С погонами! Чего уж с лагерными доходягами мыкаться.
— Катя! Ты будешь просить прощения у доктора, — про шептала Елена Артемьевна.
362
-— За что это прощение? За то, что в больницу она меня устроила? Там сдыхать, тут околевать — разница не велика.
Подкормила? Отдам, жива буду. Она как к начальству попа ла, нос воротит от таких, как мы. Вчера полковник поизгалял-ся над ней вволю, у меня сердца не хватило смотреть. А се годня свистнул — и побежала она к нему. — Катя говорила громко, ничуть не заботясь, что ее услышат конвоиры, кото рые шли по бокам.
— Прекратить агитацию! — заорал старший сержант, так и не дождавшись, когда же капитан пресечет в корне вредный разговор.
— Молчать! — дрожащим от бешенства голосом прикрик нул капитан. — Какое вы имеете право делать замечания за ключенным в присутствии своего командира!!
— Товарищ капитан...
— Не пререкаться! Три наряда вне очереди после возвра щения в казарму.
Катя, поудобнее обхватив Ефросинью, процедила сквозь зубы:
— Выслуживайтесь, доктор, авось вас в больнице главным сделают. Омуля-то съеденного с кишками чай вытянете? От рабатывать поди заставите каждый кусок?
— Ты врешь, Катя! Врешь! — закричала Рита. —• Доктор!
Доктор! Неужели вы...
Лида побледнела. Она посмотрела на Любовь Антоновну и сморщилась: вот-вот заплачет.
— Я маленькая, — заговорила Лида. — Y меня не умирал брат, не было его.
— Товарищ капитан! Что же они вытворяют? И мне мол чать?! Я даже правило конвоя им не прочел, — растерянно пробормотал начальник конвоя, бросая на капитана осужда ющий взгляд.
— Не больные, а сумасшедший дОхМ, — капитан выругался.
— Прекратить сию минуту разговоры! Иначе всех прикажу вер нуть в зону.
До самого места шли молча. Катя не спускала глаз с Лю бови Антоновны.
...Такой Отповеди я и ждала от Кати... Я знала, что она не сдержится... Если полковник умрет, они не тронут Риту, Катю
363
и всех... В глазах конвоиров я и Катя — враги, чужие... Так же буду держаться с ними в больнице... Не разгадают — с ними ничего не случится... Бьют там, где болит... Конвой убежден, что женщины презирают меня, смотрят как на сексота и при служницу... Оставят меня в покое после смерти Гвоздевского, а это мало вероятно, подойду к Елене Артемьевне и все объ ясню... Тяжелая ноша... Лишь бы не подвела Лида... Она сме нила поведение, боится, что я выдам ее. Как же объяснить ей? Если бы нас на десять минут оставили наедине, я бы су мела убедить ее... Может, урву время?.. Я еще раз убедилась, как посмотрели на меня честные люди, стоило им узнать, что я лечу полковника. Катя отшатнулась от меня... Рита вступи лась и терзается... И все из-за него... Для них полковник не топор, а палач... Дальше полковника Катя ничего не видит...
Она и сейчас уверена, что виноват негодяй председатель, ви новат полковник-садист... Катя готова убить полковника и пред седателя. Все виноваты и никто не виноват... Объективно...
субъективно... Вздор, доктор! Будьте человеком. Простым, доб рым, умным... Если вы увидите кобру, разве вы ее не убье те? И если будете знать, что на смену ей приползут другие кобры, все равно вы должны ее уничтожить. Не хотите уби вать — смотрите, как погибает укушенный ею человек... А
можно лечить бандита? Если ты знаешь, что он выздоровеет, останется безнаказанным и замучает еще сотни людей?.. И
разве это оправдание, что на смену ему придут другие, еще худшие?.. Сам Гиппократ не стал бы лечить такого человека. Я
обязана помочь даже растлителю малолетних... Но помогая ему, я должна быть уверена, что его накажут... Кто и как нака жет Гвоздевского? Разве что повышением по службе и креслом Орлова? По другому пути Гвоздевский не пойдет. Спасти его — это быть соучастницей всего, что он сделает в будущем. Вы бирайте, доктор! Или честно выполненный долг, как вы его понимаете, — и вы дадите жизнь еще одному убийце и погу бите сотни людей, или вы сделаете все возможное, чтоб полков ник не остался жив. Он не имеет права пачкать землю, и вы вместе с ним, если вы ему помогаете. Выбирайте, кто вам до роже: он или люди. А может я ненавижу Гвоздевского за вче рашнее, за то, что было в прошлом году? Если врач мстит боль ному, он хуже самого подлого преступника. Сперва перевяжи
364
его, потом себя. Нет! Нет у меня злобы к полковнику за себя...
Но за Риту, за Катю, за Лиду, за искалеченную жизнь Лизы я вправе убить его и с чистой совестью смотреть, как он уми рает...
Любовь Антоновна нежно посмотрела на Риту. Она по-преж нему шла, не поднимая головы, погруженная в невеселые мыс ли.
...Что же это? — думала Рита, не выпуская из своей руки ладонь Елены Артемьевны. — Я в карцере спала у доктора на коленях... Она отдала нам всю рыбу и хлеб... ругалась на ка питана, когда Катю бил собашник. Доктору тоже попало... За что же Катя так обзывает ее? Доктор старенькая... больная...
она всем хочет помочь... Утром я слышала, что полковник по садил ее в карцер... Он мучил ее... Почему ж она его лечит?
Доктор хорошая! Не может быть человек и хорошим и пло хим. Она все время за меня беспокоилась... Может, Любовь Ан тоновна испугалась полковника? Не верю я Кате! Сама в боль нице Любовь Антоновну спрошу, — решила Рита.
...Здорово ее Болдина отчекрыжила... — внутренне усмех нулся капитан. — Болдина терпеть нас не может. Дай ей пи столет — перестреляет... Мне на Болдину наплевать. А полков ник поплачет... Доктор виду не подает, а в душе у нее такое творится. Она сейчас сама готова убить полковника. На наши слова ей начихать, а вот что такие, как Болдина, скажут — для нее закон... Дрековы твои дела, полковник. Доктор теперь те бя так полечит, что и врачей из больницы не дождешься... Бол дина на мою сторону пошла. Не ругала б она доктора, может, доктор и простила бы полковника... Помрет он в дороге... и не дознаются, отчего... Вскроют? Про грибы узнают? Может, он их в другом месте ел? О чем Лизутка с ним разговаривала? По ка везет мне... Сойдет с рук и полковник за милую душу...
хоть бы умирал быстрей... Охрану обижать надумал! Не на таковских напал! Мало ему зеков! Злой — на них вымещай, а своих не трожь!
...Любовь Антоновна принесла себя в жертву, — размышля ла Елена Артемьевна. — Как он вчера издевался над ней! Я бы не подошла к нему... а она идет... За нас! Катя говорила, что я хлипкая, слабая... Да... Сколько смертей на меня обруши лось... Вдобавок еще глупейшая история с лагерем. Генетика
365
— лженаука... а страна голодает. Конечно, виноваты война, раз руха. А генетике не дали дорогу. Это тоже миллионы пудов нё-дособранного урожая... Признают генетику, когда отрицать ста нет невозможно, а пока — голодный паек... Любовь Антоновна вынесла больше меня. Почему ж она так подчеркнуто чужда ется всех нас?.. Узнать! Во что бы то ни стало, узнать.