короткой собачьей шеи. Пес взвыл и, еще не поняв, что рана
смертельна, вцепился в последнем отчаянном порыве в жили стую руку Андрея. Верность хозяину, он помнил его, когда еще
был пушистым комочком, безрассудная ярость, могучие зубы, сокрушавшие кости медведя, ими его изредка баловал хозяин, дали собаке силы сдавить руку Андрея и прокусить ее. Но рука
не рванулась, оставляя клочки мяса и кожи, хотя теплая чело веческая кровь жгучей радостью обласкала шершавый язык
собаки. Кулак не давал сомкнуть пасть, а пальцы впились в
язык и рванули его. Затрепетав всем телом, пес припал к зем ле. Не теряя ни секунды, Андрей поднял тяжелую собачью ту шу и швырнул ее за дверь к ногам надзирателей.
— Назад! — закричал он, размахивая ножом. Надзиратели
в страхе попятились.
— Доски тащи! Доски! — вопил собашник. Он упал на ко лени и со стоном, похожим на рычание раненого зверя, обнял
окровавленную морду пса. — Мертвый! Убили! — с неподдель ным горем причитал он, словно перед ним лежала не собака, отведавшая мяса многих заключенных, а любимый ребенок, убитый кровожадным злодеем. — Стрелять их всех! Вешать!
Сынка моего убили! Сынок! Сынок! — вопил собашник, целуя
холодные губы пса. — Досками сшибем их! Под топор не поле зем!
«Пора...» — подумал Андрей.
— Скоро утро, Митя-а! Утро-о! — во всю силу закричал
Андрей. Голос его, звонкий и раскатистый, донесся до вахты, ворвался в палаты, его услышали часовые на вышках, но никто
не ответил ему.
362
— Скоро утро, Митя! Утро! — чуть помедлив, повторил
условный крик Андрей!
БОМ! БОМ! БОМ!
— Тревога! — закричал Айда-пошел. — Айда на вахту! — надзиратели, а вслед за ними и собашник, крепко прижимая к
груди пса, побежали в сторону вахты. Впопыхах они забыли о
Лиде. Она стояла одна, прислонившись к дощатой стене длин ного барака. Y нее не хватило силы уйти. Куда бежать? К де журным? А кто ее там ждет? В палату? Но больные вышвыр нут ее. В землянку, к людям, которых она предала, предала за
то что они спасли ее от надругательства, делились с ней по следним куском хлеба? Закрыв лицо руками, она плакала нав зрыд. Только теперь Лида поняла, как она провинилась перед
старым доктором и перед теми, кто всегда приходил ей на по мощь.
— Не плачь, Лида, зайди к нам, — позвала Любовь Анто новна. — Они пригрозили тебе?
— Заставили, — всхлипнула Лида.
— Ни в жисть! — закричала Катя. — Поперва меня из ничтожите, а потом ее запустите.
БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!
— Держится Митя! — воскликнул Андрей. — Охраняйте
дверь, Тимофей Егорович, а я на крышу.
— Что ты придумал?
— Y меня сильный голос. С крыши землянки далеко слыш но. На вышках всполошатся, откроют стрельбу.
— Не смей! — Любовь Антоновна схватила Андрея за руку.
— В темноте не попадут. По зоне стрелять не разрешено.
— Им все можно, Андрей, — сказал Тимофей Егорович.
Андрей рывком освободил руку и шагнул за порог. Взбе жать по пологой крыше землянки было делом одной минуты.
БОМ! БОМ! БОМ!
— Вставайте все! — закричал Андрей. — Ломайте двери!
БОМ! БОМ! БОМ!
— Вышибайте окна! Врачей убивают! Сегодня! Охрана!
Расстреляет! Весь этап! — где-то далеко, или это только пока залось Андрею, прозвучал одинокий выстрел.
— Вы слышите?! Стреляют! Встаньте! Спасите людей! Зав тра пристрелят и вас! — Рядом, с соседней вышки, грохнул вы363
стрел, а чуть дальше прогремела автоматная очередь. Часовые
ударили в рельсы. Из второго корпуса послышался нарастаю щий гул многих голосов и удары чем-то тяжелым в запертую
дверь. Шум рос и грозной мощной волной катился по зоне.
— Убийцы!
— Насильники!
— Изверги! — кричали со всех сторон. Замелькали фонари
охранников, они растерянно метались по зоне, и снова выстре лы один за другим. Пули со свистом летели над головой Ан дрея. С соседней вышки били прицельно по Андрею.
«Поднялись люди... Это Игорь... Убьют меня... — промель кнула мысль, но Андрей тут же отогнал ее. — Навряд ли долго
продержусь... — Страх исчез. — Я не раб! Ненавижу их! Нена вижу!»
— Стреляйте, сволочи! Нас много!
— Прекратить шум! — надрывались надзиратели, но их
голоса тонули в грохоте криков и выстрелов. А голос Андрея
рвался, как птица. Долго она тосковала в клетке, а сейчас пе ред ней вольное небо и желанный простор. Ей нет дела, что