— Звоните, — ответил майор и, немного подумав, добавил, — Я приказываю вам осмотреть прибывших больных с семь сот семнадцатой командировки.
— Есть осмотреть больных, — послушно повторила Любовь
Антоновна.
— Y меня к вам личный разговор, доктор. Один на один.
Насчет его здоровья, — счел нужным пояснить майор, кивнув
в сторону полковника. — Вы дура, Ивлева! — заговорил майор, когда они вышли из домика. — Восемь лет в лагерях и ума
не набрались. Я тебя врачом штатным хотел у себя оставить, а ты мне в суп серешь. Боишься своего начальника? Ты к нему
не попадешь. Держись за меня, выгоднее.
— Разъясните, гражданин начальник.
— Любой, кто в лагере пробыл полгода, понял бы. А ты: «разъясните!» Где не надо — вы умные, а где надо — дураки.
Видишь, что я против зеков с семьсот семнадцатой... а ты мазу
17
за них держишь. Выздоровеет полковник и на глубинку загре мишь. Тут тебе платье ситцевое дали, халат чистый, сыта.
А там? Почему защищаешь зеков? Они твои подельники или
ты снюхалась с ними?
— Я по делу иду одна, гражданин начальник. Капитан
мне безразличен.
— Жалеешь? Подружки они твои?!
— Никак нет, гражданин начальник. В моем возрасте
поздно обзаводиться подругами. Я на них и глядеть не хочу.
Я человек интеллигентный, а они... «Какой бред...» Одна обру гала меня. Из-за другой в карцер посадили. С третьей я вообще
не разговаривала.
— Почему ж е ты просила полковника за них? Ну есть
там одна гра-а-а-мот-ная... — последнее слово майор протянул
с отвращением, как особо обидную ругань.
— За нее я бы не стала просить никогда. Она придержива ется ложных взглядов, мы с ней ссорились с первого до послед него дня.
— Знаю я, что вы, грамотные контрики, лаетесь меле
собой. Но почему ж просила?
— Честно сказать, гражданин начальник?
— Только по-честному, Ивлева. Меня не обманешь.
— Одна из них получила богатую передачу и отдала ее мне.
— Так бы сразу и сказала. Ты, оказывается, умная. Дру гие из себя святых корчат, а ты... правильно! Ты мне нравишься!
Однако сюда ты приехала без ничего. Где же дачка? Слопала?
— Украли ночью, гражданин начальник.
— А говорят у контриков не воруют... Такая же шпана, как
и уголовники. Признавайся до конца, Ивлева! Ты баба с голо вой! Беззубая, да зубастая. За одну дачку за них бы не попро сила полковника. Что они тебе еще дали?
— От вас не скроешь, гражданин начальник... Не скажу...
— Говори, дура! В тепле спать будешь! Жрать от пуза!
Врачам отдельно готовят.
— Вы обещаете, а потом...
— Слово майора Погорелова! Ты мне не веришь?! — ос корбленно спросил майор.
— Как я смею вам не верить?
— Хочешь забожусь?
18
— Золотое кольцо.
— Молоток, старуха! По-моему действуешь... Я думал, что
ты по дурости за капитана мазу держишь. Заключенным золото
не полагается... И украдут его у тебя! Отдай мне его для
сохранности. Оно у меня как в госбанке будет лежать, не
пропадет!
— Примете больных — и отдам.
— А может сейчас?.. — нетерпеливо спросил майор. — Зайди в уборную и достань. Потеряешь, Ивлева...
— Только после того, как примут больных.
— Тебя и обыскать могут.
— Кольца при мне нет. Я перепрятала его в зоне. Если
его даже найдут, оно вам не достанется на сохранение, граж данин начальник. Придется делиться с надзирателями.
— Ох, и башковитая ты, стервоза! Не строй рожу, как та
дурочка, что на вахте. Я тебя любя стервозой назвал. Цени.
— Оценила, гражданин начальник!
— Дура ты или умная? Если в голове масло есть, должна
понять, что не выгодно спорить со мной из-за каких-то доходяг.
Ну, дали они тебе дачку и кольцо... Не приму я их, вы больше
и не увидитесь.
— Мне еще жить и жить в лагере. На больнице вечно не
буду. Расскажут они другим заключенным, что я взяла у них
кольцо, а обещание не сдержала — мне прохода не дадут.
О себе подумать надо, гражданин начальник.
— Какая ты умница! Все учла. Только без туфты принимай
их! Что есть, то и напишешь.
— Я бы сама рада всех их не принять, но если они больны
— не смогу.
— С тобой можно дело иметь! Долго с ними не кочевряжь ся! Раз-два — и в дамках! Чокнутую не принимай... И чахоточ ную... Разоблачи их, — попросил майор, когда они подходили