скважине торчит ключ, откройте. Нажмите плечом!
Дверь распахнулась. Игорь Николаевич, еще не успев пере ступить порога, крепко обнял Любовь Антоновну и порывисто
расцеловал ее.
— Они ушли. Что это у вас? — Любовь Антоновна попыта лась спрятать скальпель за спину. — Дайте его сюда! — грубо
приказал Игорь Николаевич, молниеносным движением ловя ру ку Любовь Антоновны. — Мне он нужен! Я — хирург! — бормо тал Игорь Николаевич, разжимая закостеневшие пальцы док тора. — Я его спрячу подальше. Не успел, Любовь Антоновна...
Пока дозвонился, этот выродок ушел к вам. Недели через
две заедет Орлов, попрошу сменить майора. Что вы молчите?
— Как в землянке?..
— Туда никто не заходил, кроме меня. Я разговаривал с
Сарой Соломоновной.
— Кто она?
— Врач. Я ей поручил землянку. Я отлучусь, а вы отдох ните.
68
— Я спала.
— Что ж вам снилось? — шутливо, с коротким смешком
спросил Игорь Николаевич. Но смех прозвучал вымученно, а
в глазах притаилась старая многолетняя грусть.
— Кошмар... Поле... цветы-убийцы... толпы людей.
Игорь Николаевич что-то хотел сказать, но раздумал. Вый дя в коридор, он напомнил: — Ждите меня. Часа через два я вернусь. О женщинах
не беспокойтесь. К вечеру мы навестим их. Я бы предложил
вам пройтись со мной, но... лучше запритесь покрепче..
...Спаслась... Дорого мне обошлась больница... Я помогла
пятерым... Пятеро... как мало... Что я сделала для них? Ефро синья умрет на днях... Катя — весной... Елена Артемьевна не
доживет до конца срока... Амнистия? После войны пройдутся
гребнем погуще... Хорошо, что я не увижу их конец... За что
люди терпят? Время тяжелое? Но если только время виновно
во всем, то можно оправдать рабство и право первой ночи...
детский труд и столыпинские галстуки... Рабовладельцев и
Столыпина ругают много и ругают заслуженно. Но почему ж е
не оправдают их беззаконие временем? Прошлое дозволено
только хаять, настоящее — хвалить... Обезьяний народ Киплин га кричал: «Мы — самые умные. Мы самые смелые. Мы так
говорим и поэтому все это правда». Над ними смеялись, их
презирали. Нет! Никто не посмеет смеяться над нами. Слишком
много дал мой народ миру: от Державина до Пушкина, от
Лобачевского до Менделеева, от Ломоносова до Достоевского, всех не перечтешь... Сколько погибло людей на моих глазах...
Не может так продолжаться вечно. Если завинтить крышку
кипящего котла — он взорвется. Кипящего? А кипит ли он?
Дров нет, огонь погас... а холодной воде все равно, сколько
времени томиться под любой самой плотной крышкой... Вы
лжете, доктод. Народ не холодная вода. Он скажет свое слово, когда запоют петухи. «Петухи поют на святой Руси»... Поют ли.
Может, бросили в котел последнего. Не отчаивайтесь, доктор!
Вы должны работать не покладая рук. Здесь? в лагере? Сизи фов труд... Но когда-нибудь камень не вырвется из рук Сизифа
и останется на вершине горы... Что будет с Ритой и Лидой?
Какими они выйдут отсюда? Ненавидящими? Злобными? Уме реть бы здесь своей смертью... Только бы не на глазах у них...
69
Риту ждет мало радости. Лида, если вырвется отсюда живой, забудет о лагере. А Рита -— нет. За что я ее люблю? А за что мы
любим детей? Солнце? Счастливые лица? Любим и все. Скорей
бы вечер... Я отдохну в землянке вместе с ними...
70
Глава 2.
ВЕНЗОНА
ВЕЧЕРНЕЕ ДЕЖУРСТВО
— Ты хорошо себя чувствуешь, Рита?
— Очень хорошо, Любовь Антоновна. Мне уж стыдно ни чего не делать. Десять дней здесь, а я лежу с утра до ночи.
Поем и спать. Надоело.
— Завтра я возьму тебя к себе. Работа не легкая. Санита рам приходится кормить тяжелобольных, выносить за ними
судно. Не побрезгуешь?
— Ой, что вы, Любовь Антоновна!
— Не обижайся. Ишь ты какая капризная... Слово тебе
нельзя сказать, — заворчала Любовь Антоновна.
— Вы до позднего вечера работаете. Ночью к Ефросинье
ходили, пока она жива была... Она сильно мучилась перед
тем как... помереть?.. — Лицо Риты побледнело. Пушистые
ресницы взметнулись вверх.
— Не спрашивай, Рита, — попросила Любовь Антоновна.
— Мне трудно... Заболею я, слягу, кто присмотрит за мной?
Чужие санитары не доглядят, а ты...
— Доктор! Я не нарочно. Мне очень жалко Ефросинью...
— Хватит. Завтра я погляжу, как ты себя чувствуешь и...
— Я сегодня пойду. Можно? Возьмите, доктор! — упра шивала Рита, заглядывая в глаза Любови Антоновне.
...Рита должна работать... Физически она здорова. Ее угне тает сознание собственной ненужности... — думала Любовь Ан тоновна, ласково трепля густые волосы Риты. — Посажу ее
возле Андрея. Днем он на глазах, а ночью... Санитары часто
засыпают. Сара Соломоновна советовала трудовую терапию...
Она невропатолог... При нервных потрясениях самое целесо образное — труд, если нет под руками надежного лекарства.
А какое надежное лекарство есть у невропатологов?.. А у
психиатров?.. Грустно... Психиатрия топчется на месте. Как
и два века назад — мокрые простыни... Привяжут к кровати —
73
и все... Ограничения... Еще скипидар и болезненный абсцесс...
Поднимется больной с кровати через месяц — и снова скипи дар... или снотворное. Цепи сняли, картину нарисовали, рас кованные душевнобольные с обрывками цепей на руках и
ногах благодарят своего освободителя врача, а лечить не на учились... Все таинственно, непонятно, механизм болезни не
изучен. Мы стоим у истоков, как и наши предки. Не знаем как, не знаем чем лечить. Тибетская медицина шла путем опытов.
Эмпирический путь далеко не самый плохой... Нам еще надо
учиться многому у народной медицины... Помогает труд, будем
лечить трудом.
— Ты ночью крепко спала?
— Как убитая.
— А во сколько легла?
— Где вы были сегодня ночью?
— Дежурила. Ты не ответила на мой вопрос.
— Часов в двенадцать.
— Сегодня подежуришь до двенадцати. Y меня один мо лодой больной. Плохо ему.
— Что с ним, доктор?
— Избили.
— Кто?
— Какой-то Падло. Что за идиотская кличка!
— Я его знаю. В карцере видела через щелку. Он хотел
повесить одного хорошего человека. Его звали... по отчеству
Матвеевич, а имя забыла.
— Федор Матвеевич, — подсказала Любовь Антоновна.
— Вы его знаете? — удивленно спросила Рита.
— Он лежит у меня в корпусе.
— Значит он жив?! — обрадованно спросила Рита.
— Жив. Благодарил тебя.
— А откуда он меня знает?
— Я сказала.
— Я обязательно пойду к нему. Вы меня пустите?
— Попозднее.
— А сегодня?
— Сегодня ты будешь дежурить у Андрея.
74
— Y какого Андрея?
— Y того, которого избил Падло.
— Мне не нравится его имя. Если бы его звали как-нибудь
по-другому...
— Ты про кого говоришь?
— Про Андрея.
— Я не разрешу тебе ухаживать за ним.
— Почему? — обиженно протянула Рита.
— Раз имя не нравится, ты и сидеть возле него не захо чешь, -— пошутила Любовь Антоновна, но Рита приняла ее сло ва всерьез.
— Y нас на улице, когда я была маленькая, один Андрюш ка всегда обижал девочек. Мы от него плакали. Вот почему
мне его имя не нравится, — пояснила Рита.
— Этот Андрюшка тебя не обидит. Он не может сам есть.
— За что его так сильно избили?
— Вступился за товарища.
— А он не вор ваш Андрюшка?
— Он не мой, а наш. Не хочешь дежурить, так и скажи, — рассердилась Любовь Антоновна.
— За мной ухаживали, а я не хочу? Я думала, он вор...
Потому так и говорила, — призналась Рита
— И про мальчишку соседского ты выдумала?
— Нисколечко, — горячо возразила Рита.
От землянки до седьмого корпуса метров двести, если
идти напрямик. Доктор и Рита проходили мимо высокого де ревянного забора. Что было за ним, кто там жил, Рита не