С верхотурой не поделюсь — мне по мягкому месту влепят.
Ты мне, а я — им, ну и себе немного оставлю... Так и живем, капитан. С самого верху указание вышло, чтоб контриков по меньше лечить. Такие люди приказали, что сам Орлов тянется
перед ними. Y меня в больнице двенадцать бараков. Один надцать — бытовиков и один — контриков. Попробуй я хоть
одного контрика сверх плана прими, знаешь, что мне запоют?
Такую клизму поставят! Ого-о!
— Этих контриков приказал отправить Гвоздевский.
— Что ж, он сам с них брал?! Полковник с нас берет, а мы — с зеков. Еще скажи, — майор понизил голос до шепо та, — что сам Орлов с зеков лапу берет. Он от нас с тобой не
возьмет из рук в руки: ему Гвоздевский дает и другие.
14
— В прошлом году полковник дома заболел. К нему выз вали заключенную врачиху, она в то время на пересылке сидела.
Эта врачиха спасла полковника.
— А при чем тут твои зеки?
— А при том, что эта докторша, ее фамилия Ивлева, она
со вчерашнего дня возле полковника сидит, она просила Гвоздевского отправить зеков в больницу.
— Каких зеков?
— Тех, что у тебя на вахте сидят.
— Чтоб полковник из чувств, — майор хмыкнул, — из
чувствительности, хо-хо-хо! врачиху твою послушал! Он ее в
глубинку загнал и он же по ее просьбе контриков отправил.
Сюда они или доходягами попадают, или у вас на командировке
концы отдают. Полковник мужик идейный, лапу любит по больше нас с тобой.
— Зайдете со мной, товарищ майор? — спросил капитан, когда они подошли к небольшому домику, стоявшему между
двумя бараками.
— Зайду, — охотно согласился майор, лукаво взглянув
на капитана.
В жарко натопленной комнате у кровати Гвоздев с ко го
сидела Любовь Антоновна. Увидев начальство, она запахнула
потуже белый халат и предупредила: — Беспокоить больного не разрешаю.
— Не состоится разговор, капитан! — майор с удоволь ствием потер руки.
— У меня служебное дело, доктор! Прибыли пять больных
заключенных с моего лагпункта. Они отправлены в больницу
по приказанию товарища полковника. Их не осмотрели врачи.
Начальник больницы, майор Погорелов, заявил, что врачи за няты и не примут их в больницу. Я должен спросить това рища полковника, изменит ли он свой приказ.
...Что я наделала... Он спит... Я сказала, что его нельзя
тревожить... Можно!...
— Ваши служебные дела не имеют ко мне никакого отно шения. Сколько времени, гражданин начальник? — спросила
Любовь Антоновна, стараясь, чтоб голос ее звучал спокойно
и буднично.
15
— Пять минут седьмого, — нетерпеливо ответил майор, мельком взглянув на свои часы.
— Я на пять минут опоздала сделать инъекцию, — суетливо
заговорила Любовь Антоновна. — Шприцы прокипячены, а са нитара я отпустила поужинать. Мне не дали часы — и вот
результат.
— Может подождете с уколом? — упавшим голосом по просил майор.
— Ни одной минуты! Помогите мне! Я не могу ждать
прихода санитара. Если мне не дадут часы, я доложу началь нику управления лагеря и заявлю, что отказываюсь нести от ветственность за несвоевременные инъекции.
— Санитара завтра ж е на общие работы пошлю, — злобно
пообещал майор, обнажая руку полковника.
— Санитар не виноват. Виновата я и часы! — отрезала
Любовь Антоновна, вгоняя тонкую иглу в дряблое тело Гвоздевского.
— Товарищ полковник! Прибыли пять заключенных боль ных с семьсот семнадцатого лагпункта. Позавчера вы лично
распорядились, чтобы эти заключенные были отправлены в
больницу. Помните? — спросил капитан. Веки Гвоздевского
дрогнули и медленно поползли вверх, но полковник смотрел
не на капитана, а на Любовь Антоновну. Его безвольный потуск невший взгляд словно спрашивал доктора: Кто ты? Что нужно
тебе? Говори!
— Я вам о них напоминала, гражданин начальник. Вернее, просила, чтобы эти заключенные остались в больнице. Они
очень плохо себя чувствуют, — твердо сказала Любовь Анто новна.
— Майор Погорелов заявляет, что в больнице нет свобод ных врачей, а поэтому прибывших заключенных врач не гля дел. Прикажете отправить их обратно в зону? Нет? — лицо
капитана просветлело. — Оставить здесь? Разрешите от ваше го имени, товарищ полковник, позвонить начальнику управле ния, если майор Погорелов не примет этих больных?
— Раз-ре-ша-ю... — выдавил полковник.
В эту минуту в комнату вошел заключенный, одетый в по ношенные ватные брюки и порыжевшую от времени рубашку.
Увидев начальство, он вытянул руки по швам.
16
— Как стоишь, курвец! — набросился майор на вошедше го. — Полюбуйтесь на него, капитан. Мотня расстегнута, пуго вицы на рубашке оторваны, одна штанина короче другой. И
это называется санитар. Капитаном корабля до заключения
служил. Признавайся! Служил?
— Признаюсь, гражданин начальник! Служил! — в глазах
бывшего капитана промелькнуло подобие улыбки, а лицо оста валось сухим и бесстрастным.
— Гражданин начальник! — заговорила Любовь Антонов на, обращаясь к Гвоздевскому. Полковник продолжал непод вижно лежать. — Я к вам, гражданин полковник, — повысила
голос Любовь Антоновна. — Разрешите мне принять больных
с семьсот семнадцатого лагпункта. — Гвоздевский страдаль чески сморщился и с трудом кивнул головой.
— Зачем же тебе... вам беспокоиться? — спросил майор, злобно взглянув на Любовь Антоновну.
— Я еще раз спрашиваю, гражданин полковник... — нача ла Любовь Антоновна, но майор ее перебил.
— А кто ж е останется с больным?
— Начальник управления лагеря приказал звонить к не му, если возникнут трудности. Я выполняю его приказ. Y боль ного вместо меня останется другой врач. Вы разрешите позво нить начальнику управления?
— Звоните, — ответил майор и, немного подумав, добавил, — Я приказываю вам осмотреть прибывших больных с семь сот семнадцатой командировки.
— Есть осмотреть больных, — послушно повторила Любовь
Антоновна.
— Y меня к вам личный разговор, доктор. Один на один.
Насчет его здоровья, — счел нужным пояснить майор, кивнув
в сторону полковника. — Вы дура, Ивлева! — заговорил майор, когда они вышли из домика. — Восемь лет в лагерях и ума
не набрались. Я тебя врачом штатным хотел у себя оставить, а ты мне в суп серешь. Боишься своего начальника? Ты к нему
не попадешь. Держись за меня, выгоднее.
— Разъясните, гражданин начальник.
— Любой, кто в лагере пробыл полгода, понял бы. А ты: «разъясните!» Где не надо — вы умные, а где надо — дураки.
Видишь, что я против зеков с семьсот семнадцатой... а ты мазу
17
за них держишь. Выздоровеет полковник и на глубинку загре мишь. Тут тебе платье ситцевое дали, халат чистый, сыта.
А там? Почему защищаешь зеков? Они твои подельники или
ты снюхалась с ними?
— Я по делу иду одна, гражданин начальник. Капитан
мне безразличен.
— Жалеешь? Подружки они твои?!
— Никак нет, гражданин начальник. В моем возрасте
поздно обзаводиться подругами. Я на них и глядеть не хочу.
Я человек интеллигентный, а они... «Какой бред...» Одна обру гала меня. Из-за другой в карцер посадили. С третьей я вообще
не разговаривала.
— Почему ж е ты просила полковника за них? Ну есть
там одна гра-а-а-мот-ная... — последнее слово майор протянул
с отвращением, как особо обидную ругань.
— За нее я бы не стала просить никогда. Она придержива ется ложных взглядов, мы с ней ссорились с первого до послед него дня.
— Знаю я, что вы, грамотные контрики, лаетесь меле
собой. Но почему ж просила?
— Честно сказать, гражданин начальник?
— Только по-честному, Ивлева. Меня не обманешь.
— Одна из них получила богатую передачу и отдала ее мне.
— Так бы сразу и сказала. Ты, оказывается, умная. Дру гие из себя святых корчат, а ты... правильно! Ты мне нравишься!