здесь, — Сара Соломоновна направилась к кучке заключенных, собравшихся возле кухни. Она шла не оборачиваясь и поэтому
не увидела, что Рита идет вслед за ней. Среди собравшихся
Рита узнала повара, каптера, двух сук, Чуму и Волка, и над зирателя, известного в зоне под кличкой «Аля-улю айда по шел». Они обступили безрукого заключенного, а он, придержи135
вая ладонью здоровой руки культю и широко открыв немигаю щие глаза, пел:
Везде и всегда за тобою,
Как призрак я тихо брожу...
— Что вы безобразничаете? — гневно спросила Сара Со ломоновна.
— Айда пошла, докторша! — отмахнулся надзиратель. — Аля-улю, Буров! Пой!
— Откланяйся докторше! — подхватил Чума, заговорщес-ки подмигивая надзирателю.
— Певец Буров! — с надрывом прокричал безрукий.
— Как вам не стыдно! — вспыхнула Сара Соломоновна.
— Он инвалид. Без руки. Слепой.
— Сам себе руку оттяпал, — с философским спокойствием
заметил Волк, попыхивая папироской.
— И глаза отравил сам, — подхватил каптер, вынимая из
кармана обгорелые хлебные корки. — Подушевней пой, Буров.
Хлебушка не пожалею.
— Не украл бы ботинок, не попал бы сюда, — вставил
надзиратель. — Айда пошел, Буров!
— Не пой, — попросила Сара Соломоновна. — Они ничего, слышишь меня? ничего тебе не дадут.
— Баланды пульнем!
— Хлеба!
— Петь не будешь, хором огуляем.
— Аля-улю, Буров! Не слушай врачиху!
— Спину погрызу! — бушевали любители песен.
— Продолжать или сначала? — униженно спросил Буров.
Не дождавшись ответа, он жалко улыбнулся, положил на
грудь обрубок руки и снова запел: Как призрак я тихо брожу
И с тайною грустью порою
В вонючую дырку гляжу.
Буров смолк. Надзиратель вздохнул.
— Понимать надо, докторша! — наставительно заметил он, поправляя широкий ремень. — Песня во! А ты с ходу айда-пошел командуешь ему.
136
— Я его этой песне научил! — похвастался Чума, горде ливо выпячивая грудь.
— Чума — человек! — восторженно подхватил повар. — Кем был Буров на воле? Дяревня! Сундучок! Волосатик! А
тут?! Певец! Проси, Буров! Все дам!
— Дорогие дяденьки и тетеньки! — заученно проговорил
Буров, плотнее прижимая к груди культю. — Подайте несчаст ной заброшенной жене Падлы Григорича.
— На! — Чума поднял с земли миску, до краев наполнен ную жидкой баландой, и протянул ее Бурову. Калека с опаской
шагнул на звук голоса, а Чума с размаху плеснул помои в лицо
слепого.
— Ешь, Буров! Лакай!
— Айда-пошел облизываться, Буров!
— Штефкай!
— Пасть шире разинь!
— Я Игорю Николаевичу скажу! Вы! — задохнулась в
крике Сара Соломоновна. Надзиратель небрежно схватил док тора за плечи и вполсилы оттолкнул ее от себя.
— Айда-пошла, докторша! Не мешай людям повеселиться!
— Под зад коленом ее! — посоветовал Чума. Волк оска лился, злобно посмотрел на врача, сплюнул сквозь зубы, но, вспомнив, что Игорь Николаевич не берет, выругался и по вернулся к женщине спиной. Повар благоразумно промолчал.
Каптер благочестиво закатил глаза.
— Что вы сердитесь, доктор? Скучно! Шутим мы! Балуемся.
Не все же плакать, — елейным голосом зажурчал он. — Я хле бушка Бурову дам. Сам бы ел, но больному человеку не отка жу. Очень уж я жалостливый к калекам. Бери, Буров, от души
даю! — каптер совал Бурову хлебные корки. Слепой торопли во прятал их запазуху.
— Покандехаем, Чума! — позвал Волк товарища.
— И мне идти пора, — заторопился каптер. — Помощник
у меня прожорливый, не доглядишь, полкаптерки слопает. Бы вайте! Заглядывайте ко мне! — Каптер сделал широкий жест, приглашая в гости всех присутствующих. — И ты, Буров, не
забывай меня! Покормлю!
— Ужин скоро. Не сожрали бы бацилу мои шестерки, — ни к кому не обращаясь, проговорил повар и сладко зевнул.
137
— Айда-пошли вместе, — предложил надзиратель. Буров
вытер рукавом залитое помоями лицо и понуро поплелся к
больничному корпусу. Сара Соломоновна и Рита шли молча, стараясь не глядеть друг на друга. Рита заговорила первая: — Что у Бурова с глазами?
— Ослепил он себя.
— Сам?
— Может и сам, а может и помогли. Пять лет ему еще
добавят. Измучили мальчишку. Руку себе отрубил — в цент ральный изолятор его и на двадцать лет осудили. В централь ном женихи не оставили в покое. Глаза погубил, чтоб в боль ницу положили, — и вот тебе больница... «Пой, Буров, накор мим!» Поет...
— А он будет видеть? Хоть когда-нибудь?
— Не знаю, Рита. Пришли. Ты сама Тимофею Егоровичу
ничего не говори. Спросит тебя, отвечай.
ТИМОФЕЙ ЕГОРОВИЧ
Тимофей Егорович лежал на топчане. Напротив него, воз ле окна, сидел худенький старичок.
— Он спит, не тревожьте его, — предостерег старик, ука зывая на Тимофея Егоровича. Тимофей Егорович повернулся
на спину и открыл глаза.
— Я не сплю, Сара Соломоновна. Позвали Риту? А, ты
пришла? Садись, дочка, — пригласил Тимофей Егорович Риту.
— Я вас оставлю. Y меня новый больной, — заторопилась
Сара Соломоновна.
— Не буйный?
— Третьи сутки говорит. Ни на минуту не замолкает. Спа сибо Игорю Николаевичу, маленький домик для моих больных
отдал. Там две комнаты. В одной мужчины, в другой женщины.
— Шигидин как? — расспрашивал Тимофей Егорович.
— В прежнем состоянии. Вы меня извините, я побегу, — Сара Соломоновна торопливо покинула палату.
138
— Рита! Ты обещаешь мне сказать правду?
— Обещаю.
— Где Ася? — Тимофей Егорович в упор взглянул на Риту.
Девушка растерялась.
— Ася? — повторила Рита, машинально убирая со лба
прядь непокорных волос.
— Да, Ася! Говори, Рита! — нетерпеливо потребовал Ти мофей Егорович, не спуская с Риты глаз.
— Я знала Асю, — медленно заговорила Рита, стараясь
собраться с мыслями. «Почему он о ней спрашивает?.. Как он
может знать Асю? Где видел? В лагере... больнице?»
— Расскажи о ней, — настойчиво попросил Тимофей Его рович.
«Сказать, что ее убили?.. А если... Асин отец капитан... Ти мофей Егорович тоже... Врать! Буду врать!»
— Я вместе с Асей работала, — заикаясь, начала Рита.
— С Асей?! — Тимофей Егорович вскочил на ноги, засто нал, пошатнулся и, если бы Рита не успела подхватить его, он бы упал. — Голова закружилась. Ты не врешь?
— Честное слово! — «Я обманываю его... Тимофея Егоро вича за меня избили. Сказать правду? А вдруг Ася...»
— Ты давно была на пересылке? — спросил Тимофей Его рович.
— В августе.
— В карцере сидела?
— Да.
— С кем?
— С Еленой Артемьевной и... с Аней.
— С Аней? А не с Асей?
— Я ж говорю вам, что знала Асю на воле.
— Сколько ей лет? ТОЙ Асе?
— Она старше меня. Лет... на восемь.
— Дочка! Не обманывай меня! Я старик. Тебе сколько
лет?
— Восемнадцатый пошел.
— Ты моложе моей Аси на три года. Я старше тебя на
тридцать пять. Ася у меня была одна.
— Она ваша дочь? — вырвалось у Риты.
139
— Дочь. Похоже, что Ася, моя Ася, погибла на пересылке.
Ты скрываешь. Стыдно, дочка, говорить мне неправду. Ася...
— По лицу старого капитана текли слезы. Хриплое рыдание
сотрясло палату. Страшно и больно смотреть, когда плачет
мужчина, а сейчас плакал моряк, суровый и непреклонный.
Рита склонилась к старику и порывисто поцеловала его. — Не прощу себе, что живой в руки дался. Убил бы себя, они бы
Асю не тронули. Трус! Мерзавец! — капитан сжал кулаки и
поднял их над собой. Еще секунда и он обрушит их на свою
израненную голову. Рита испуганно схватила его за руки.
— Тимофей Егорович! Миленький! Не надо! — просила
Рита.
— Не выдержал... Прости, дочка. Я знаю правду.
— От кого? — Рита спохватилась. Она поняла, что выда ла себя этим вопросом, но ничего, абсолютно ничего не сумела