— Вы старухи! — неожиданно закричала Лида. — Вам
завидно, что Клава со Степой встречается. Я доктору нажа луюсь!
— Любовь Антоновна не моложе меня, — улыбнувшись
краешком губ, заметила Елена Артемьевна.
— Она добрая! Она все понимает! Как молодая! — горячо
запротестовала Лида.
— А вдруг старуха вступится за старуху? — шутливо спро сила Елена Артемьевна. Лида присмирела. Клава осторожно
бочком подошла к двери.
— Не советую, Клава. Катя, пожалуй, права, — предосте регала Елена Артемьевна.
152
— Я на минутку, — прошептала Клава, пряча глаза.
— Попомнишь мое слово, Клавка! Добром не кончится.
Отдаст тебя Степан в жены коблу, — пригрозила Катя.
— Коблов Игорь Николаевич выгнал, — возразила Лида.
Клава нежно посмотрела на Лиду, искательно — на Елену
Артемьевну, с плохо скрытым гневом — на Катю и неуверенно
шагнула за порог. Катя с остервенением хлопнула дверью и
торопливо, словно кто-то хотел ворваться в землянку, наки нула крючок.
— Пропадет девка, — с горечью выдавила Катя. Лида тор жествующе улыбнулась. Елена Артемьевна взяла в руки при горшню сухих щепок и бросила их в печь.
— Сгорит, а пепел выбросим, — тихо сказала она, не отры вая глаз от яркого огня.
— Ругаются они? — спросил Седугин, кивнув в сторону
землянки.
— Катька рот раскрыла. Лида — за меня, Елена Артемь евна отговаривала, — призналась Клава.
— Старухи вечно пасть разевают шире валенка, — злобно
бросил Степан.
— Ты говори, зачем позвал. Катька грозилась не пустить
в землянку, — пожаловалась Клава.
— Восьмой корпус найдешь?
— С закрытыми глазами, — заверила Клава.
— На чердак сумеешь залезть? — понизив голос до шепо та, спросил Степан.
— Сумею... А зачем тебе? — насторожилась Клава.
— В землянке никому не скажешь?
— Даже Любовь Антоновне.
— На чердаке восьмого возле трубы закопан сверток. Его
спрятал для меня дежурный, я вместе с ним служил в армии.
Достанешь и отдашь мне.
— Почему ты сам не полезешь?
— Я надзирателем служил, за мной следят, — пояснил Се дугин.
— Что в свертке?
— Вещь одна. Я ее отдам кому нужно.
153
— За что?
— Завтра меня выписывают из больницы. Угонят на этап
в воровскую командировку. За эту вещичку я еще месяца два
тут прокантуюсь.
— Игорь Николаевич не берет, — предупредила Клава.
— Я не ему, начальнику дам.
— Теперь начальник новый, прогнали того майора.
— Не твое дело. Скажи... — но Седугин не успел догово рить, его перебила Клава.
— Смотри, за бараком кто-то прячется.
— Показалось тебе.
— Вон он идет, — Клава указала на человека, смутно
различимого в сумерках.
— Подойди сюда! — крикнул Седугин. Если бы Клава
вслушалась, каким тоном Седугин приказал подойти неизвест ному, то она уловила бы в голосе Степана неуверенность, доса ду и злость. Но сейчас ее интересовало не как говорил Степан
и даже не что он сказал, а кто прятался за бараком и подслу шивал их.
— Дорогие дяденьки и тетеньки! Я спою вам песню везде
и всегда, — дрожащим голосом заговорил Буров, с опаской под ходя к Степану и Клаве.
— Буров!
— Певец Буров, — поправил Клаву слепой. — Подайте не счастной заброшенной жене...
— Брысь! — крикнул Седугин, топнув ногой. Буров, высо ко вскидывая ноги, рысью пустился к бараку, но, не пробежав
и десяти шагов, оступился и всем телом распластался на земле.
— Рука моя рученька, — заплакал слепой, баюкая ушиб ленную культю.
— Бегом! — заорал Седугин. Буров, всхлипывая, поплелся
к вензоне.
— Зачем ты его так? Он слепой, без руки, — упрекнула
Клава, хватая Степана за плечо.
— Не учи меня! На чердак полезешь?
— Не полезу, — угрюмо ответила Клава.
— И не надо. Завтра со знакомым надзирателем пошлю
твоей матери письмо. Все опишу. Мать узнает, что ты сифи-лисная...
154
— Она не поверит! — в отчаянии выкрикнула Клава.
— Начальник больницы справку из вензоны присобачит.
Я с ним договорился.
— Ну зачем... Зачем ты так? — со слезами спрашивала
Клава. — Ты Клавонькой меня звал... Говорил... люблю... про щу за вензону...
— На чердак или письмо!
— Может вы убьете меня на чердаке... как Игоря хотели...
— Сравнила... Он главврач, а ты венеричка. Лезь или
письмо!
— Я к Игорю пойду! Скажу про твою заначку. Найдут — тебя к сукам отправят.
— Игорь не донесет, — криво усмехнулся Степан. — Сни лась ты Игорю сто лет. Он за тебя щепку гнилую не даст.
— Игорь в землянку меня перевел! Он Васька из больни цы выгнал! Пузыря! Горячего! Сам майор полетел! Вот какой
Игорь!
— Ты потише с майором! — оборвал Клаву Седугин. — Беги к Игорю. Завтра меня на этап, а сегодня письмо к матери
пошлю.
— Ну и посылай! Пускай мама узнает. Не нужен ты мне!
Ты притворялся! Ты хуже воров! Хуже сук! Ты на Бурова
напал! Бежать слепого заставляешь. Я бы полезла на чердак, а теперь хоть режь, не полезу. — Голос Клавы звенел и пре рывался.
— Ты и Бурова женой была? — Седугин злобно расхохо тался.
— А твоей не буду! — закричала Клава.
— Кто тебя такую возьмет?! Заразная! Расковырянная! — Седугин сплюнул.
— Ты! Ты! — Клава задохнулась. Она искала самое обид ное, самое злое слово, чтобы оно ударило Степана, заставило
кричать, драться, топать ногами, выть по-звериному, искала
и не могла найти. Стыд. А ведь это было. Были Васек и вензона. Горечь. Ну почему это случилось со мной?! Недоумение.
При чем тут Буров? Гнев. Он топчет меня, топчет, как шелу дивого щенка. Отвращение к Степану — ну как она могла
глядеть на него, мечтать, сидеть рядом, разговаривать? И к
самой себе: почему я согласилась с Инкой? Валю ошпарили
155
кипятком, но она осталась честной. Страх. Мама узнает все.
Бессилие... что я могу сделать? Жалость — кому я нужна та кая несчастная и опозоренная? И ненависть к Степану, нена висть, для которой еще не родились слова и мысли. Чувства
эти, противоречивые и болезненные, рвались наружу и не на ходили выхода, давили с чудовищной силой на хрупкое сердце
Клавы, отнимали способность думать и высказывать наболев шее.
— Что как гадюка от злобы раздулась? Говори, если име ешь что сказать. — Клава, не в силах сдержать себя, размах нулась, но Седугин перехватил руку девушки. — Поосторож ней! Меня учили руки выкручивать. Вот так. — Седугин зало мил ее руку за спину. Клава боролась с собой: закричать?
просить? Нет! Нет! А боль росла, становилась невыносимой.
— Полезешь на чердак? — До крови закусив губу, чтоб
не расплакаться, Клава застонала.
— Нет! — вырвалось у нее.
— Ну и не лезь, — спокойно сказал Седугин, освобождая
руку девушки. — В землянку ты не вернешься. На Игоря не
надейся. Он тебе не поможет. Иди к нему, а я попозднее приду.
Я ему скажу, кто ты.
— Что ты скажешь?
— Ты на него ксивенку писала?
— Какую ксивенку?
— Доносик. Ты заложила Игоря, что он фашистов держит
в больнице, заключенных бьет, пьянствует, с бабами живет.
Ксивенка у меня в кармане.
— Это не я! — прошептала Клава.
— Тетя твоя? Да? Игорь посмотрит сам. Он мужик гра мотный. По почерку определит. — Седугин вынул из кармана
сложенный вчетверо лист бумаги и помахал им перед носом
Клавы.
— Меня Васек заставил! Она била меня, чтоб я эту ксиву
написала.
— Васька Игорь шугнул из больницы. На него не свалишь.
Шпаргалке больше поверят, чем тебе.
— Я не хотела, — всхлипнула Клава.
— В вензоне один кобел притырился. Ждет не дождется
тебя. Игорь прочтет ксиву — и в вензону. Веселую жизнь тебе