Седугин.
— Не базлай. Колоду проверь. Найдешь лишнюю карту — кровью с меня получишь. В колоде тридцать две карты. Не
забудь, Степа. — Седугин дрожащими руками собрал карты и
старательно пересчитал их. Волк насмешливо наблюдал за
ним.
— Тридцать две, — подавленно пробормотал Степан.
— А ты говорил! — торжествовал Волк. — За такую на халку печенки отшибают. Ладно уж, не трону я тебя. Я угадал, я и мечу! Ставь! — Степан с отчаянной решимостью взглянул
на Волка и выпалил:
— Сорок с кушем.
— По кушу, так по кушу, — вполголоса проворчал Волк, переворачивая колоду.
— Туз! — вздрогнул Седугин.
— В лоб! — хохотнул Волк. — Заделал я тебя. Чем за платишь?
165
— Как чем? Я проиграл двести, у меня осталось еще триста.
— Считать учись, Степочка, — ласково посоветовал Волк.
— Сорок по кушу туза не две бумаги, а шесть.
— Я сказал с кушем!
— По кушу, Степочка. Я еще два раза повторил. Слышал, Чума?
— Чтоб меня на первой работе попутали! — поклялся
Чума. — Ты кричал «по кушу». Волк два раза повторил. Вспом ни! — Седугин побагровел. Память предательски подсунула ему
слова Волка: «По кушу, так по кушу».
— Ты сказал «по кушу», а я «с кушем», — прошептал
Седугин.
— Это к делу не относится, как трекает дядя судья. Ты
должен был поправить меня. Не сказал — плати.
— Забирайте все, — обреченно выдохнул Седугин. — Я в
своих тряпках. Голого на этап не погонят. — Седугин ухватился
за эти слова, как за свою последнюю надежду. Он повторил с
радостью и облегчением: — Не пойду голый на этап. Не по гонят.
— А кто бумагу доплатит? Я тебя предупреждал — жиз нью получу. Твои шмотки в полкуска оценили, а ты задвинул
шесть бумаг. Давай бумагу, не сходя с места, и отчаливай. Не
дашь... — Волк взял в руки нож, подкинул его вверх и ловко
поймал за ручку. — Дядя месор с тобой потолкует.
— Делай! — заорал Седугин, рванув ворот полинявшей
гимнастерки.
— Раздухарился! — добродушно рассмеялся Волк, про должая играть ножом. — Хочешь, сказочку трекну?
— Толкуй, Волк, я послушаю, — с готовностью попросил
Чума.
— Козел, овца, волк и барыга упали в яму. Выбраться ни как. Все четверо не штевкали целый день. Волк то на козла
покнокает, то на барыгу — кто бацильней? Барыга бацильней
всех. Козел со страху «бе-е-е-е», овца — «ме-е-е», а барыга кри чит: «И что бекаете? И что мекаете? Товарищ волк знает, кого
первого хамать». Не торопись, Степа. Я, Волк, знаю, кого пер вого сделать: тебя или бабу твою.
— А ее за что? — ошеломленно спросил Степан.
— За доски, — разъяснил Волк, подмигивая Чуме.
166
— За какие доски? — вырвалось у Седугина.
— На которых оформили ее на повозке... Я имею право
работать твою дешевку. Или поставь ее. За кусок играю. Боль ше никто не даст, — уговаривал Волк, безмятежно посматривая
на Степана.
— Не проиграю я Клаву!
— Хозяин — барин, — согласился Волк. — Плати гроши
или играй ее.
— Нечего мне больше проигрывать!
— По-хорошему, Степа, дотолкуемся. Я тебе долг прощу и
ксиву твою верну, а ты Клавку притаранишь. И хорош.
— Получай жизнью! Не приведу я ее!
— Ты послушай до конца, — терпеливо уговаривал Волк.
— Заведи ее на чердак восьмого и отваливай.
— Я тебе заведу! — взорвался Седугин. — Опоганить дев чонку хочешь? Да?
— Дурак ты и не лечишься, — беззлобно сказал Волк и
выразительно постучал себя пальцем по лбу. — Кто твою Кла-вуню тронет? Тут здоровых баб хватает. Я не чокнулся, чтоб
на венеричку лезть.
— Зачем же она тебе? — недоумевал Седугин.
— Иди-ка сюда поближе, — поманил его пальцем Волк. — Игорь хочет отравить всех сук и тебя, как мусора.
— Ну, это такой дикий свист!
— Твое дело, Степа, дать веру или нет. А гроши плати!
— Нет у меня ничего.
— К завтрашнему вечеру не приведешь Клавку или не
лукнешь гроши — сделаем.
— А что ждать до вечера? — возразил Чума. — Сделаем
сейчас.
Седугин хотел ответить и не успел. Он почувствовал резкий
удар чуть ниже затылка: «Ребром... ладони... по мозжечку...»
— успел подумать Степан, теряя сознание. Когда Седугин от крыл глаза, он увидел, что лежит на нарах. За ворот гимна стерки стекала струйка холодной воды.
— Очухался? — беззлобно спросил Волк, тормоша Седугина. — Подъем! Y Чумы рука тяжелая. Плати или ласточку
замастырим.
— Денег нет, — с ненавистью прохрипел Седугин.
167
— Клавку на чердак восьмого волоки — и в расчете! Чу ма! Дядя мусор фуфло двигает. Не платит. Обижает нас. На кинь ему удавку. Повисит немного...
«Они убьют... или искалечат... Привести Клаву? Она верит
мне... Я заступился за старуху на семьсот семнадцатом, а за
Клаву... Скажу, что приведу и...»
— Придет она, — потирая ушибленную шею, заверил
Седугин.
— Свистнул, Степа, не уйдешь. Целуй месор, что придет.
— Степан почувствовал холодную сталь ножа у своих губ. — Целуй! — повторил Волк. Острое лезвие ножа больно ужа лило подбородок.
— Целуй тесак! Он вкусный! — уговаривал Чума, под брасывая на ладони свинчатку.
Степан затравленно посмотрел на Чуму и беспомощно
оглядел барак. Малина продолжал играть с Камбалой. Жен щины занимались своим делом. Одни штопали одежду, другие
лежали, бездумно рассматривая потолок, третьи угрюмо и
напряженно думали, беззвучно шевеля губами, четвертые ссо рились, вспоминая прежние обиды, двое безмолвно дрались, вцепившись друг другу в волосы, еще одна пара шушукалась, изредка воровато оглядываясь по сторонам. Украдкой плакала
Дина. Но никто, абсолютно никто не смотрел в их сторону.
Словно сговорившись, все отворачивались от них. Вокруг него
были люди, но рассчитывать на их помощь Седугин не мог.
Лишь чей-то мимолетный испуганный взгляд скользнул по лицу
Степана. Глаза незнакомки спрятались, как прячется за тучей
робкий луч осеннего солнца. Седугин с отвращением поцело вал нож. Острый взгляд Волка подметил гримасу, пробежав шую по лицу Степана.
— Не кривись! Целуй, как положено! — Седугину страст но хотелось плюнуть в лицо Волку, ударить его, но вместо
этого он вторично прикоснулся пересохшими губами к лез вию ножа. — Вот это от души поцеловал! — похвалил Волк. — Кандюхай в палату, мы к тебе заглянем. — Степан хотел идти, но Волк остановил его. — Не тусуйся, Степа! Себя мыслюгой не
забивай, чокнешься. Клавка не тебя одного определила.
— Кого же еще?
— Игоря!
168
— Лепилу? — не поверил Седугин.
— Другого Игоря в больнице нет. Ты ее почерк видел?
— Она мне показывала письмо. Маме, — запинаясь, при знался Седугин.
— Читай эту ксиву! Оставь ее у себя, — великодушно раз решил Волк, отдавая Седугину записку.
Степан впился глазами в буквы, вкривь и вкось написан ные на серой шероховатой бумаге. Знакомый полудетский
почерк. Она! Клава! Сомнений быть не могло. «Еще пишу вам, — читал Степан, — что главврач больницы поит нас спиртом
и насилует. Продукты с кухни ворует для своих фашистов, а
нам дают одну воду. С контриками вместе ругает нашу власть
и говорит, чтоб мы тоже шли против. Очень просим наказать
его, потому что он сильные издевки строит, а кто с ним не
согласный бьет. Клава Русакова».
— Прочел, Степа?
— Прочел.
— Игорь ее от кобла спас, она ему петлю накидает. Тебя
Игорю продает, Игоря мусорам и нам ксивы за гроши толкает!
Умеет жить! — одобрительно закончил Волк. Степан, сутулясь
и шатаясь, как пьяный, вышел из барака.
— Он на вахту не побежит? — забеспокоился Чума.
— Побежит, — беспечно ответил Волк.
— Притормозить бы его.