— При чем же тут я?
— Вы — супруг его племянницы и в какой-то степени род ственник Гвоздевскому, а хозяин... — полковник пожевал гу бами, — имеет весьма своеобразные взгляды на родственников
тех сослуживцев, которые имели несчастье не совсем угодить
ему.
— Тогда мне лучше подать рапорт о переводе.
— Об этом мы поговорим попозже. Не кажется ли вам, как бы поточнее выразиться, что трудно объяснить, почему
главврачу предоставлены такие привилегии? Заключенный ссо рится с майором и в результате пострадал майор. Если кувшин
падает на камень — горе кувшину, если камень падает на кув шин — горе кувшину. Кто же кувшин, а кто камень? По логике
185
— камень майор, а получается наоборот. Сложно и непонятно.
Главврачу отпускают излишне много спирту, медикаментов, по суды и различные продукты питания. Больным выдают про стыни, посуду, вплоть до тарелок и ложек, и даже тратят на них
дорогостоящие медикаменты. И все это делается по личной
просьбе главврача. Шеф во всем идет ему навстречу, вплоть
до увеличения количества коек в каторжных корпусах. Я бы
ничего не имел против, если бы здесь лечили заключенных, вставших на путь исправления и активной помощи лагерной
администрации: нарядчиков, воспитателей, комендантов и про чее. Но от этих нужных и полезных людей главврач избавляется
под разными предлогами. Он обвиняет их в бандитизме, в по кушении на убийства, а явным и скрытым врагам народа со здает санаторные условия и берет их под свое покровительство.
Главврач не чуждается кулачной расправы с некоторыми за ключенными, зарекомендовавшими себя с лучшей стороны, как это имело место с воспитателем сорок третьего лагпункта.
Хозяину сигнализируют об этом... А результаты? Нулевые. Мо жет быть и тут семейственность? А что как хозяин и главврач
— родственники? Не считаете ли вы возможным, майор Зотов, принять кое-какие меры, разумеется сугубо законные, против
главврача?
— Связываться с Орловым? — в голосе майора прозвучал
неподдельный ужас. — Я прошу вашего ходатайства о пере воде меня в другой лагерь.
— Какой вы торопливый. Так нельзя, батенька мой. Чуть
что — и в кусты. Мы должны не бояться трудностей, идти им
навстречу, а вы сразу — перевод.
— Я прошу вас, товарищ полковник... Умоляю! Кто я, а
кто Орлов. Не нужна мне больница! В другом лагере проживу.
— Надо было раньше об этом просить, когда был жив
Гвоздевский.
— Хорош дядя... Держись, Фенечка! Я отосплюсь на ней
за дядю! Родственничек! Ничего не сказал мне...
— Откуда у вас старорежимные замашки? Вымещать на
женщине злобу... Это не по-советски. Вы родились за два года
до революции — и унаследовали такие отсталые взгляды. Труп ный яд капитализма. Вашей жене законом гарантировано рав ноправие.
186
— Я ей покажу равноправие! С собакой уравню! Из одной
миски жрать заставлю!
— За что ж такая немилость? — полковник снисходитель
но улыбнулся.
— Почему она не сказала мне, что Гвоздевский с Орловым
на ножах?
— Что бы изменилось, если бы она сообщила вам об этом?
Пока был жив Гвоздевский, вы числились на хорошем счету
и у вас была перспектива роста. Теперь тоже такая перспек тива осталась, если б вам не препятствовал хозяин. Умный че ловек обходит преграды или убирает их, в зависимости от
того, что выгоднее и легче.
— Переведите меня!
— Можно и перевести, — задумчиво согласился полковник.
— Когда? — обрадовался майор.
— Недельки через две...
— Правда?
— ... после того, как с вашей помощью разоблачат глав врача.
— На меня не надейтесь!
— Тогда и с переводом повременим. Место у вас непло хое... трудитесь на благо Родины.
— А если хозяин узнает о нашем разговоре?
— Это уже звучит по-деловому. Вы доложите ему... А
понравится ли это хозяину? Y него нрав крутой. Угрозы?
Мне? Вы делаете успехи, майор Зотов. Не забывайте, что я
хоть и работаю в управлении, но непосредственно подчиняюсь
центру. Вы заявите на меня, а кто вам поверит? Где доказа тельства? И что ж е такого крамольного я вам сказал?
— В наше время судят и без доказательств. Сами недавно
говорили о таких больших людях... Десять лет назад нас с
вами в одну уборную с ними бы не пустили. А где они?
— У вас прорезались зубки, майор Зотов. Молочные... Я
вам их удалю. И, заметьте, очень болезненно.
— Не грозите! За компаншо в лагерь пойдем! Я тоже ко лючий!
— Ежик, значит? Поговорим как еж с ежом. Вы заявите, что я учил вас сделать маленькую неприятность шефу. Но
будет ли благодарен он за то, что вы перетряхиваете грязное
187
белье? Поверит ли он вам? Не сумею ли я обвинить вас в кле вете? И заявить, что никакого разговора не было. И все это
досужая, а скорее злобная выдумка.
— Вы тоже не останетесь чистеньким. Хозяин поймет, что
без нужды я на вас наговаривать не стану.
— Что правда, то правда. Без причины и чирей не вскочит.
Но у вас причин больше, чем достаточно. Полковник Гвоздевский перед смертью заезжал к вам и, возможно, это вы попот чевали его отравленными грибками.
— Мне нет выгоды травить его. Он — дядя моей жены.
— А разве не случается, что сын убивает своего отца? И
мало ли детей, движимых высокими патриотическими чувст вами, сигналят на своих родителей? Их отцов отправляют к нам
или на вечный покой. Они выполняют свой долг. А вы действо вали из низменных побуждений.
— Каких?
— Мстили за свою младшую сестру. Если вы забыли, я
напомню вам вкратце эту историю. Время у нас есть, спешить
некуда. Лет восемь назад вы женились на племяннице Гвоздевского, а полковник сошелся с вашей сестрой Анастасией, молодой двадцатилетней особой, к тому времени успевшей по бывать замужем и уже разведенной. Первому супругу вашей
сестры, незадолго до того, как она вступила в связь с Гвоздевским, угрожал арест. После того, как Анастасия стала женой
полковника, уголовное дело о ее первом супруге замяли. Потом
легкомысленный этот молодой человек, первый супруг Ана стасии, стал докучать Гвоздевскому своими частыми визитами
к Анастасии, и вскоре его арестовали за антисоветскую дея тельность. Ваша сестра воспылала неожиданной любовью к бро шенному мужу и начала устраивать семейные сцены полковни ку. Она говорила, что сошлась с ним не по любви, а чтоб спасти
своего первого мужа. А он, старый хрыч, то есть Гвоздевский, все ж е посадил его. Анастасия угрожала самоубийством, тре бовала, чтобы Гвоздевский освободил ее первого мужа. Он, разумеется, отказался выполнить незаконные домогательства
вашей эксцентричной сестры. Анастасия устроила истерику
и проглотила недозволенно большую дозу уксусной эссенции.
Сколько говорят и пишут, что неразбавленная эссенция вредна
для здоровья. А ваша сестра пренебрегла советами высокообра188
зованных компетентных людей. Но женщины редко умеют Д°“
водить дело до конца: она обожгла себе горло, пищевод и оста лась жива. С тех пор Анастасия стала инвалидом второй группы.
Трудового стажа у нее, к сожалению, нет и, разумеется, инва лидность не оплачивается. Анастасия живет тем, что дадите
ей вы. Иногда она тайком навещает вас, когда вы выезжаете
из зоны лагеря, и, мне кажется, не совсем лестно отзывается о
Гвоздевском. Разве вы не могли затаить злобу против уважае мого полковника.
— Вы и это знаете?! — спросил ошеломленный майор.
— Я все знаю. Будем говорить серьезно. Вы упомянули, что вы доложите шефу о нашем разговоре. Шеф ничего не
знает об Анастасии, зато он осведомлен, чья племянница ваша
жена. Шеф не любил Гвоздевского, значит он не любит и вас.
Для меня наш разговор кончится мелкими придирками. А чем