метрах от носилок, — приказал майор собаководу. Собашник
заворчал. Пес, почувствовав неудовольствие хозяина, злобно
оскалил острые белые клыки.
Все дальше и дальше от зоны. Все ближе поляна, где обыч но хоронят заключенных.
Чистыми слезами дождя плакал осенний день об ушедшей
весне. Над тайгой нависла туча, и дети ее, малютки-капли, по корно обмывали деревья и умирали в топях зловонных болот.
Напоенную землю уже не мучила жажда. Она захлебывалась
в потоках воды. А туча, упрямо и настойчиво, посылала на
гибель дочерей своих, и они, светлые и безропотные, шли на
смерть, не зная, что жертвы их не нужны лесу, что смерть их
радостна только болоту, а оно, набравшись сил, породит ядо витый гнус. Ноги скользили по взмокшей земле. Рита оторвала
232
взгляд от трупа Клавы. Глаза девушки; опустошенные и уста лые, скользнули вокруг. На прогалинах сиротливо торчали
пни, а рядом шумела тайга. Колюче и неприветливо смотрела
она на людей. Мохнатые ветви ощетинились темно-зелеными
иглами, враждебно вздрагивали и грозно шумели, словно осуж дая изуверские похороны. Белые березки, редкие гости тайги, печально пригорюнились, как обиженные девушки. Они низко
склонили голые неубранные головки, словно стараясь скрыть
свою скорбь и негодование. К ним, белым березкам, милым и
приветливым подругам Клавы, несли мертвую девушку. Даже
сосны-великаны, они видели много, очень много на своем веку, сердито скрипели, жалуясь, что им довелось на старости лет
увидеть еще одну смерть, увидеть и молчать. Им не дано и
не с кем поделиться тайной тех, кого зарывали в землю рядом
с ними.
— Ставь носилки! Освидетельствуйте заключенную Русако ву, — приказал майор, откидывая простыню с тела Клавы.
Игорь Николаевич взял в свои широкие ладони безжизненную
руку Клавы и бережно опустил ее. Он взглянул в глаза убитой
и выпрямился во весь рост.
— Мертва, — глухо сказал Игорь Николаевич.
Рита глядела на Клаву. В скорбной прощальной улыбке
застыли посиневшие губы мертвой. Лицо вздулось. Открытые
глаза смотрели на небо, сумрачное и хмурое. Обнаженное тело
нежно и ласково целовали прозрачные капли дождя.
...Клава здесь и ее нет... Степан говорил, что Волк не хотел
ее убивать. Я виновата... Игорь Николаевич за меня заступает ся... Прыгнуть в могилу к Клаве? Вытащат... накажут всех из-за
меня... Сегодня день рождения Павлика... Клавочка! Встань!
Никто не встанет... И тетя Маша... и Павлик... и папа... И Ася...
и Аня... Могилы... могилы! Могилы!
— Исполняйте, — негромко приказал майор. Айда-пошел
поднял увесистую кувалду. Кувалда взлетела вверх и медленно, очень медленно, как показалось Рите, опустилась на беззащит ную голову Клавы. Второй удар, сокрушительный и точный.
Лопнул череп. По лицу поползла сукровица и темная мякоть
раздробленного мозга. Осколки выбитых зубов заполнили рот
погибшей. Левый глаз выскочил из орбиты и на кровавой то ненькой ниточке повис над изуродованной губой. Но, не дове-233
ряя даже кувалде, Айда-пошел, деловито поплевав на руки, взял штык и насквозь, до самой земли, проткнул левую грудь
Клавы.
— Айда-пошла, Русакова, на свободу! Вроде бы испеклась!
Этих самых признаков смерти, тьфу ты, жизни, нетути, това рищ майор, — доложил Аля-улю, вытирая руки. — Пол банки
бы с вас, Игорь Николаевич, причитается. Обмоем умершую
в лучшем виде и споем.
— Разговорчики! — крикнул майор.
— Я ведь шуткую, — оправдывался надзиратель. — Пить
в армии никак нельзя. Мы и без спирту на могилке ее спляшем.
— Отставить разговоры! — рассерженно рявкнул майор.
— Сбрасывай тело! Закапывай! — Майор отошел в сторону.
Аля-улю вплотную приблизился к Игорю Николаевичу и про шептал:
— Ставь три полбанки, лепило. А то ночью с ребятами
придем и на могилку нагадим.
— Ты! Падаль! Убирайся! — задыхаясь от гнева, прошеп тал Игорь Николаевич.
— Обхезаем косточки Русаковой! — мстительно пообещал
Айда-пошел. Надзиратели и один из конвоиров, взяв за ру ки и за ноги труп Клавы, с размаху швырнули его в неглу бокую яму. Рита подняла ком влажной земли. Трижды покло нившись изувеченным останкам подруги, она поцеловала зем лю и опустила ее в могилу. В воздухе замелькали лопаты.
Вскоре вырос небольшой холмик. Айда-пошел взял лопату
из рук Степана и старательно разровнял землю. Потом он пры гнул на свежую могилу и, ухая, затоптался на ней. Его кованые
сапоги усердно тромбовали землю. Подмигнув конвоирам, он
яростно заплясал на могиле убитой, насвистывая незамысло ватый мотив блатной песни.
— Что... Что он делает?! — прошептала Рита.
— Гражданин майор! Прикажите прекратить!
— Не могу, Игорь Николаевич! По закону могилу заклю ченного оставлять не полагается.
— Что... Что ты делаешь?! — закричала Рита, хватая с
земли лопату.
— Положи лопату, — вполголоса приказал Игорь Нико лаевич. Его ладонь легла на плечо Риты. — Кому говорю, поло
234
жи, — еще тише повторил он. Пальцы его, как железные тиски, обхватили черенок лопаты у самого заступа. Дула автоматов
глядели в лицо Риты. Палец одного из конвоиров лег на курок.
Собашник легонько свистнул. Пес ощетинился, зарычал и
прыгнул к Рите. Игорь Николаевич шагнул навстречу псу и
собашнику, заслонив собой Риту. — Прикажите стрелять в
меня.
— Это недоразумение, Игорь Николаевич. Отставить! За ключенных отвести в зону! Вести себя не можете, — ругался
майор. Конвоиры, что-то бурча себе под нос, окружили Риту и
Степана. Собашник неохотно оттащил пса. Игорь Николаевич
взял Риту за руку и до самой вахты не выпускал ее. Уже в
зоне, укоризненно покачав головой, он сказал: — Так нельзя, Рита.
— Они убили ее...
— Убили... Надругались... Но что сделаешь... Пока молчи, Рита. Ты обещала... И запомни этот день...
235
Глава 4.
Н Е Р А В Н Ы Й Б О Й
КАТЯ
— Y нас дома уже весна, а здесь еще холодно, — Рита
зябко поежилась, — без фуфайки из корпуса добежала и за мерзла.
— Моли Бога, что на больнице седьмой месяц прохлаж даешься, — Катя закашлялась и тоскливо посмотрела на окно.
— Зимой бы застыла ты. Мороз-то лютый был... свыше сорока.
Это в тепле вроде бы незаметно, а на общих работах прохва тило бы тебя.
— Теперь не страшно. Скоро лето. Меньше месяца до мая
осталось.
— А какая такая радость в этом лете. Мне-то внутрях все
как отбило.
— Полегчает тебе, Катя. Любовь Антоновна говорила, весна
пройдет и ты сразу на поправку.
— Не дури мне голову, Ритка... Поправлюсь рядом с Кла вой... Кровь-то вот она, — Катя показала белую тряпку, ее
только утром выстирала Рита, покрытую темно-красными за сохшими пятнами. — А выздоровлю — так что... На общие
работы.
— Игорь Николаевич не пошлет.
— Не век ему здесь хозяевать. И то дивлюсь, как долго
держат его. Хороших-то людей скоро на глубинку прячут, а
его чисто околдовал кто. Я попервах худое на него думала: за
какие такие заслуги держат? Сомневалась в нем... чудно... Сло ва плохого про него не скажешь, а держат. Я такого не
упомню.
— Потеплеет — пустили бы нас погулять за зону, — мечта тельно вздохнула Рита.
— Эва что удумала... За зону! Это нас-то с тобой? Была бы
я бытовиком, давно бы такую чахоточную сактировали бы до мой умирать по-доброму.
239
— За зону не пустят, я знаю, а посмотреть хочется. Берез ки зазеленеют, цветы распустятся.
— Счастье в зелени той... Мошкара и гнус сожрут. Спасу
от них нет. Местные привычные, их гнус не трогает, а нас
одолевает. Эх, жизня, жизня... В тягость я всем. Ты стираешь
за мной, миски моешь, а я как та чурка с глазами лежу. Попро шусь у Игоря в общую палату. Там такие доходяги, как я. А