он полез в эту кашу?! Говорил лее ему, все образуется и войдет
в свое русло... Нет, полез в драку... Он и мальчишкой спуску
не давал. Тихоня-тихоня, а не побоялся с первым силачом гим назии в рукопашную вступить... Нехорошо в восемнадцатом
получилось... Я ушел, а Игорек остался один... А что было
делать? Только и слышишь вокруг: «Бей буржуев!» Могли бы
и меня пристукнуть. Ловко я тогда к чекистам примазался!
Сразу троих контриков на свежую воду вывел. А виноваты ли
они были? Какое мне дело! Расстреляли — значит виноваты.
Я выполняю, что прикажут. Через полгода заглянул домой, а
Игоря уже не было. Десять лет искал его... Еле нашел! И изволь
радоваться... враг народа... Первый раз вырвал его — мало ему
показалось, вторично в пекло полез. И теперь не сидится ему
спокойно. Сыт, обут, одет, ходит без конвоя... чего ему больше
надо?! Зачем сдались ему эти контрики? Посапывай в две
дырки за спиной у брата и жди, когда освободят. Кончится
вся эта кутерьма... Наберемся сил, состарится и перемрет до революционная интеллигенция, вырастим новых ученых с на шей закваской, наделаем много машин, чтоб людей не гнать
на необжитые земли, и распустим мы всех, кто живой останет ся. Зашевелятся новые, из тех, что подрастут, их сюда в гости
пригласим... Но сколько их будет? Мало... Хотя, как знать...
Чечен, немцев Поволжья, крымских татар выслали в Сибирь, в Среднюю Азию... Сейчас мы называем их изменниками, а лет
через двадцать люди засомневаются... Если целые народы из менники, почему же, спросят нас, не судили каждого человека
в отдельности. И неужели в целом народе не нашлось ни одно го честного человека? А если даже и не нашлось, за что лее
сослали детей? В чем они виноваты? В последнее время много
крымских поступает к нам. Сексоты доносят, недаром все же
они хлеб едят, что крымские считают себя невиновными. Под растут их дети — суди их, возни с ними хватит. Нет, лагеря не
опустеют... черт с ними с крымскими и со всеми политически ми. На мой век их хватит. А когда поубавится, мне к тому
времени персональную пенсию дадут. Деньжонок я поднакопил, пенсию мне тысячи три назначат... уеду в Россию, заживу на
берегу реки, чтоб поблизости лес был, рыбку половлю, грибов
264
пособираю... хорошо бы с Игорем вместе. Забудет он старое, да и не виноват я перед ним ни в чем. А перед другими? Не я
эти приказы издаю, не я сужу их... В чем же я виноват? На
всех не угодит и солнце. А народ любит строгость. Царская
охранка расслюнявилась и царю по шапке дали. Y них под
носом революционеры всех мастей орудовали, а они доказа тельства собирали, или в другую крайность бросались: шашки
наголо — и руби головы всем бунтарям. Не умели справиться
с народом. «Народ — ребенок, он не хочет дать, не попытайся
вырвать, но украсть». Они не знали этого и не сумели спра виться. Где слишком круто действовали, а где либеральничали...
На каторге разрешали жениться... и следуй жена за своим
мужем, чтоб ему вольготней было. В ссылках на охоту ходили, книги читали, съезды собирали... жили, дай Бог всякому. Под
тройку бы их! В БУР! На штрафняк! Сразу бы присмирели. И
выгодно: дороги, города строят и шуму никакого. Y меня без
книг и съездов обходятся, вольно себя не поведут. Я — не
тюфяк Трепов, не поеду советоваться к министру: сечь или не
сечь. Отправлю в БУР и никаких разговоров. Писаки разные
сюда и носу не покажут. Что скажем им, то и напишут о ла герях. Не захотят писать — самих сюда на исправление. До
пенсии я многих на путь истинный приведу.
НОЧНЫЕ ВИЗИТЫ
— Тут он. — Орлов вздрогнул, он не слышал, когда вошла
тетя Оля, и откашлялся.
— Позовите Зотова сюда. Сами ступайте к себе в комнату.
И, пожалуйста, не заходите, пока он здесь, — попросил Орлов.
— Больно мне нужно знать, о чем вы лясы точите, — обиделась тетя Оля. — Y меня и товарок-то нет. К погодкам
своим почитай целый век не заглядывала. Все секреты, секре ты у вас. Обсекретились вконец. — Тетя Оля вышла за дверь
и недовольно сказала: «Иди. Ноги-то вытри как следует. Носит
вас полуношников».
265
Орлов услышал осторожные робкие шаги. Дверь скрипну ла и в комнату заглянуло широкоскулое лицо Зотова.
— Разрешите, товарищ генерал-майор.
— Входи. Ты что это таким шутом вырядился? Этаким
манером только в цирке наряжаются. — В разговоре с подчи ненными Орлов любил иногда прикинуться простачком и на рочно коверкал язык. — Этак тебя в цирк и упрячут. Брюки-то
гражданские сползают, не по тебе сшиты. Фуражечку в какой
помойке нашел? А фуфайка зековская. Увидел бы надзиратель, в зону бы приволок. А то и шлепнул бы в темноте как беглеца.
— Виноват, товарищ генерал-майор...
— Дома меня зовут по имени отчеству. Все гости, жена
и... остальные. Не люблю дома званий. А наряд у тебя, как
говорили старорежимные купчихи, не авантажный. Бросовый, я бы сказал.
— Маскировка, товарищ генерал... Леонид Фадеевич. Бо юсь, что признают в форме.
— Стыдишься навестить меня? Я тебя не звал. Мог бы и
не приходить. Поскучал бы один. Трудно мне было бы без
тебя, тоскливо, муторно. Но, глядишь, и пережил бы такую
потерю.
— Шутите, товарищ Леонид Фадеевич. Я к вам по самому
иаиважнейшему делу пришел. Можно сказать, ваша жизнь в
опасности. Вас лично касается. Я вам от всей души помочь
желаю, — Зотов лицемерно вздохнул. На его лице отразилась
сложнейшая гамма самых противоречивых чувств. Фальшивое
сострадание: жаль мне вас, товарищ начальник. Злорадство: и ты тоже попался, голубчик. Собственное превосходство: не
мы одни перед тобой дрожим, потрясись и ты, сердешный.
Лесть: хоть ты и в беде, генерал, а я тебя превыше всех считаю.
Угодливость: ради вас, товарищ Орлов, я с моста в воду пры гну. Трезвый расчет: а как же ты отблагодаришь меня? Услу га-то не маленькая. Жадность: не продешевить бы. И страх: а вдруг генералу все известно от самого Осокина? И они вдвоем
только проверяют его. Неуверенность: не сказал ли чего лиш него. Готовность отступить в любую минуту, раскаяться: не прав, признаю свою вину, прошу прощения. Спесивое самодо вольство: ты у меня попляшешь, как рыба на сковородке, вперед чем скажу, зачем пришел. И неутолимая жажда мести:
266
отыграюсь за все. Вспомню, как ты меня из кабинета выгонял.
Зотов еще раз взглянул на Орлова и не узнал его: с губ гене рала сползла ленивая добродушная улыбка. Только что перед
Зотовым сидел бесхитростный пожилой мужик и с легкой
усмешкой подтрунивал над ним. А сейчас в кресле сидел Орлов, с лицом, высеченным из камня, замкнутый, властный, спокой ный. Таким его видели те, кто, беседуя с ним, не знал, чем кон чится начальственный разнос и не выйдет ли он из кабинета
только для того, чтобы в ближайшие дни встретиться со следо вателем.
— Запомните, майор Зотов! По личным делам, особенно
если они связаны с моей безопасностью, вы обязаны явиться
в управление и доложить начальнику секретной части полков нику Осокину. Помощь мне необходима только в работе. В
личных делах я в помощниках не нуждаюсь. И потрудитесь
встать, когда с вами говорит старший по званию. — Зотов
испуганно вскочил, вытянулся в струнку и растерянно захлопал
глазами.
Припугнуть. Сделать вид, что мне все известно. Уговоры
бесполезны. Зотов — скот. Палка ему нужна. Шутильник! Он
пришел поговорить об Игоре. Ему что-то известно от Осокина.
Вынюхал, старая лиса. Мы с тобой еще побеседуем. На мое
место захотел? Подножку мне? Рано хоронить собрался. Я еще
пять Осокиных переживу и сто Зотовых.