заключенную Русакову...
— Клавку, — подсказал Зотов.
— Клавдию написать тайный донос на генерал-майора
Орлова, что якобы он сожительствует с молодыми заключен ными. О задании полковника Осокина также знал лейтенант
Дашков, который лично разговаривал с заключенным Ростов цевым Геннадием Ивановичем. Русакова после беседы с Ро стовцевым повесилась, не могу знать из каких побуждений, а
Ростовцева убили воры на почве личной мести. Я и Дашков
пол года молчали. Полковник Осокин все время запугивал нас.
Мы боялись, что все откроется и тогда нам обоим не будет
снисхождения. Поэтому мы решили чистосердечно, доброволь но, полностью осознав свою вину, доложить о всех незаконных
291
действиях полковника Осокина. Заявление составлено мною
третьего апреля тысяча девятьсот сорок шестого года...
— Но сегодня у нас девятое, — робко напомнрш Зотов.
— Пиши, что говорят... В присутствии лейтенанта Дашко ва и собственноручно подписано мною... Подписал?
— Так точно. — Орлов внимательно прочел заявление Зо това и протянул его Дашкову. — Пиши: настоящее заявление
правильное. Я его прочел и подтверждаю собственноручной
подписью... Вот и все. — Орлов взял в руки пресс-папье, про мокнул невысохшие чернила, свернул вчетверо лист бумаги и, опустив его в карман, снял телефонную трубку.
— Вы опять звонить? — испуганно спросил Зотов.
— Не твое дело. Алло. Соедините меня с квартирой пол ковника Осокина. Да, это я. Кто говорит? Вы, Евгения Васи льевна? Здравствуйте. Позовите к телефону супруга... Спит?
Будьте добры, разбудите. Ничего не поделаешь, приходится и
ночью беспокоить... Полковник Осокин? Орлов говорит. Рано
вы ложитесь спать, Герасим Петрович. Ваши часы спешат на
целых три минуты. Y меня хронометр точный. Немедленно
приезжайте. Да-да,
срочное дело. ОТТУДА звонили. Жду. — Орлов повесил трубку. — Минут через двадцать он придет.
Полковник живет недалеко. Жаль, его машина в ремонте.
Впрочем, иногда полезно и грязь помесить. Выйди, Дашков, в
коридор. Услышишь стук в ворота, доложишь.
— Так он же позвонит, — напомнил Дашков.
— Раз я говорю выйти, значит выйди. Не вздумай прогу ляться по двору. Пирата спустили с цепи, порвет. — Дашков, опустив голову, вышел.
— В нашем с тобой распоряжении, Зотов, целых двадцать
минут. Я хочу кое-что уточнить. Седугин с самого начала сидел
в карцере один?
— Так точно.
— С кем ж е он мог передать Игорю письмо?
— Второе с Мироновым.
— Это я помню. А первое?
— Ума не приложу.
— Ты говорил о заключенном. Фамилия его?
— Сколько ни бился с Мироновым, слова путного не вы жал из него. Говорит, заключенный, а какой — ни слова.
292
— Плохо ты его допрашивал.
— По-всякому грозил. И судом, и пистолетом. А он как в
рот воды набрал.
— Миронов прочел письмо?
— Надо полагать, не успел. Я его тут ж е прихватил. На
горяченьком.
— Ты Седугина расспрашивал?
— Молчит. Надзирателей я не позвал, чтоб лишних сви детелей не было. А сам много ли одними кулаками успею?
— Он не сопротивлялся?
— Я на него наручники автоматические надел. Неспод ручно в наручниках отмахиваться.
— С завкарцером беседовал?
— Душу из него вытряс. «Не видел, — твердит, — никого».
— А твое мнение?
— Могло так случиться. Завкарцером вышел в зону по
своим делам, а зек перемахнул через забор и взял у Седугина
письмо.
— Хороша у тебя охрана! В карцер как в собственный
дом заходят. Кого ты подозреваешь?
— Думать на многих можно.
— Конкретно.
— Может, санитар четвертого корпуса Илья Ненашев. Он
у Игоря верный человек.
— Ненашев... Запомню. С кем разговаривал Игорь о том, что мы братья? Ну!
— С доктором седьмого каторжного корпуса.
— Фамилия?
— Ивлева.
— Та самая... Кого наметил отправить на этап?
— Многих, товарищ генерал-майор. Двадцать девять че ловек. Прикажете подать список?
— Ты идиот! Зачем они мне все нужны? Кто пойдет в
побег?
— Перво-наперво Седугин.
— Одобряю. Но Седугин завтра должен был работать.
— Если бы я Дашкова перехватил, по селектору задержал
бы Седугина с этапом.
— Кого еще?
293
— Доктора. Эту самую Ивлеву. С ней Игорь говорил, а от
нее слова не добьешься на следствии. Убей, не выдаст она
Игоря. Сомнение бы вызвало у начальства. Много знает док торша и очень неуважительная. Меня ни во что ставит! Будто
она умнее меня. Обидно.
— Неплохо. Отделаемся и от нее. Дальше?
— Васильеву. Зачем она нам теперь нужна. Только вред
от нее один.
— Туда ей и дорога. Доносчику первый кнут.
— Воробьеву. Это она все дело с Русаковой испортила.
— Стоит ли? Лишняя стрельба порой не на пользу. А впро чем, черт с ней.
— Верикова. Он капитаном корабля на воле работал.
Злобный. Я от Красноженовой узнал, что у Верикова дочь на
пересылке убили. Грозился отомстить.
— Навряд ли он сумеет. И все же правильно. Зажился
старик, пора и на покой.
— Точно, Леонид Фадеевич. Для его же пользы стараюсь.
Мучается он в лагерях. О дочери думает.
— Хватит разглагольствовать. Кого еще?
— Андрея Петрова.
— Этого зачем?
— Он всю поднаготную может знать. Игорь в нем души не
чает.
— Кто такой?
— Бродяга. Паспортный режим нарушил.
— Странные вкусы у Игоря. Что ж, можно и его. Все?
— Ненашева бы неплохо. Да старушенцию одну. Денисо ву. Она тоже доктор, только не настоящий, а какой-то биоло гической науки. Полковник пояснял, что ее за хворосомы и
гены посадили. Часто я про эти хворосомы слышу, а вот что
такое, в толк не возьму. Они сильно вредные? Их от капита листов завезли или как?
— Буржуи через границу перебросили, — без тени улыбки
пояснил Орлов и с сожалением посмотрел на Зотова. «Колун!
Палач! Но работник ценный. В глубинке он на месте...»
— Ими людей травят, товарищ генерал-майор?
— Кем?
— Хворосомами.
294
— Травят, Зотов, и заражают туберкулезом, тифом и чу мой. С Ненашевым понятно, а Денисову зачем в побег?
— Так она же подружка Ивлевой. Водой их не разольешь.
— Пусть бежит. Не много ли слишком для одного раза?
Восемь человек из двадцати девяти. Остается двадцать один.
Очко. Счастливое число. Три семерки... Как же ты думал осу ществить свой план? В темноте можно кого не надо уложить.
А кого следует — и в самом деле убегут.
— Не убегут, Леонид Фадеевич.
— Почему?
— Вы в больнице бывали и дорогу помните. С прошлого
месяца поезд останавливается в двух километрах от больницы.
Как выйдешь из зоны, можно напрямки идти, а можно насыпь
перейти и на грунтовую дорогу подняться. По дороге спод ручней шагать, чем по шпалам. За дорогой сразу тайга начи нается, по левую руку, если к глубинке идти, а по правую — на обочинах сосны стоят. Когда передний конвоир и первая
пятерка зеков поднимется на дорогу и свернет сразу за дере вья, конвоирам, что по бокам и сзади идут, передних не видать.
На этом месте сегодня ночью трое надумали бежать. Один
сексот наш, Гребцов, и двое других, Абрамов и Винокуров.
Гребцов доложил нам и сам на этап не пойдет. Винокуров и
Абрамов — мужики отчаянные, большесрочники. Они кирпичи
припрячут и прутья железные. План у них такой. Когда ко лонна свернет за деревья, они подбегут к конвоирам, на ходу
в голову бросят им кирпичи, а потом пришибут их прутьями.
Автоматы в руки — и стрельбу по боковым конвоирам от кроют. Перестреляют их — и в тайгу. На этом месте дороги их
будет ждать засада, все с автоматами и с фонарями. Передний
конвой тоже упрежден. Как выйдут они на дорогу, сразу в