— Так точно, товарищ генерал-майор. Седугин держал его.
Помер он вчера вечером от болезни. И полковник Осокин брал
его своими руками и отдал мне.
— Вы не заметили, майор Зотов, были ли перчатки на ру ках гражданина Осокина?
— Никак нет. Был бы в перчатках он, я бы говорить не
стал. Какая польза. А теперь след остался. Мы это учили. Не
одному мне отвечать...
— Кто кроме вас слышал, что Осокин диктовал Седугину?
— Лейтенант Дашков.
— А кто видел, когда Осокин отдавал вам это письмо?
— Тоже Дашков.
— Это заявление писали вы?
— Не один, товарищ генерал-майор, вместе с лейтенантом
Дашковым.
— Что вас побудило?
— Раскаялся! Чистосердечное признание.
— Гражданин Осокин запугивал вас?
— Еще и как. Про Малявина говорил и про дело Зозули.
С головой выдать обещал.
— Известно ли вам, гражданин Осокин, кто санкциониро вал прекратить следствие по делу Малявина?
— Известно, — прохрипел полковник.
308
— И вы осмелились запугивать честного незапятнанного
товарища? А знаете ли вы, что при расследовании причин
смерти Зозули тень упадет на лагерную администрацию и нам
строжайше запрещено касаться этого дела.
— Знаю.
— Вы знаете больше, Осокин. Оба приказа исходят не от
меня. В них заинтересованы люди, отвечающие за все места за ключения. Выдача таких секретов приравнивается к измене
Родине. Вы понимаете это?
— Пон-нимаю... — заплетающимся языком подтвердил пол ковник.
— Понимаете и все же делаете? Вы играете на руку клас совому врагу. Вы предаете первое в мире рабоче-крестьянское
государство, оплот мирового пролетариата. Майор Зотов! Вы
подтверждаете все, что написано здесь? — спросил Орлов, сно ва нажимая на тайную кнопку звонка.
— Так мне ничего не будет за Малявина? И за Зозулю то же? — обрадованно воскликнул Зотов. — Все как ни на есть под тверждаю. Любому следователю хоть сейчас готов дать пока зания. Я этого гада прижму, хоть он и полковник.
— Выбирайте выражения, Зотов. Входите, лейтенант.
— По вашему приказанию, товарищ генерал-майор...
— Вольно. Скажите, лейтенант Дашков... — начал Орлов.
— Не надо! — взмолился Осокин. — Прикажите им уйти.
Мы с вами культурные люди...
— Пока оставьте нас. Будет нужно, я вас позову, — прика зал Орлов. Зотов и Дашков вышли. — Ну-с, полковник, чем
вы меня порадуете?
— Вы пожертвовали Игорем? — со страхом и невольным
восхищением в голосе спросил Осокин.
— Ради светлого будущего человечества я готов пожертво вать и... вами. Любая жертва на благо отчизны чересчур ни чтожна. К делу, Осокин.
— Такая твердость характера! Я восхищен! — полковник
льстиво заглянул в глаза хозяина.
— Без дифирамбов. Я от них устал. Каким материалом вы
располагаете?
— Кое-что есть. Но мне бы хотелось заранее обговорить
некоторые условия нашего будущего соглашения.
309
— Никаких условий.
— Это не деловой разговор. Какая мне разница — капиту лировать в вашем кабинете или в беседе со следователем? Где
гарантия, что я выиграю от преждевременного отступления?
— Это звучит по-другому. Но вы, полковник, еще, наверно, не полностью осознали свою вину.
— То есть?
— Разобью по пунктам. Пункт первый. Малявин. Вы угро жали майору Зотову...
— От угроз до исполнения — пропасть.
— Не перебивайте! Или разговор у нас не получится.
— Слушаюсь!
— Я знаю, что ваша угроза повисла бы в воздухе. Сколько-нибудь разумный человек, а майор Зотов, к сожалению, к тако вым не относится, сразу бы догадался, что вы не приведете свою
угрозу в исполнение. Но вы разгласили государственную тай-и у . . .
— И все же я вас осмелюсь перебить. Какую тайну? Кому?
Зотову? Но он и без меня был прекрасно уведомлен о подоплеке
дела Малявина.
— Дашкову, полковник.
— Но я не догадывался, что у этого болвана Зотова хватит
хитрости...
— Еще раз перебьете меня, и разговор окончен. Молчите и
слушайте. Вы не предвидели вмешательства Дашкова? Говори те. Разрешаю.
— Так точно.
— Незнание закона не освобождает от наказания. Любую
ошибку, вольную или невольную, карают без пощады. Никому
нет дела, о чем вы догадывались, о чем нет. Важен результат, а
не причина. Пока вы с помощью Агапова сводите счеты со
мной, на это посмотрят как на сравнительно безобидную драч ку сослуживцев. Хотя и за это порой больно наказывают. Везде
и всюду друг друга подсиживают и грызутся. В ученой среде
это выливается в спор о лженауке. Но и там обвиненных в
приверженности к ложному учению не щадят. С ними расправ ляются скоро и сурово. Их отдают на перевоспитание к нам.
Когда царапаются писаки, или наши маляры, имеющие наглость
называть себя художниками, исход известен. Побежденных — к
310
нам, победителей — поближе к кормушке и к недолгой славе.
Министерская драка тоже зачастую оканчивается в наших за ведениях. Но если между собой спорим мы сами, то чаще всего
наш спор кончается несчастным случаем. Гораздо реже про щением за прошлые заслуги и, как исключение, лагпунктом.
Все дело ведут келейно, без огласки. Жена Цезаря выше подо зрений. Если соль будет несоленой, то кто же посолит саму
соль? А если нас объявят виноватыми, то кто ж е тогда прав?
Мы — меч, беспощадный и разящий. Какой воин добровольно
сломает свой меч? Полетело сто невинных голов — мечу все
равно, а бойцу честь и слава. За какое он дело воевал — это
мало кого интересует. Но если кто из наших попытается запач кать меч, притупить его — пощады не жди. Вы знаете, кем бы ли санкционированы действия Малявина. Если бы Дашков рас сказал местным жителям правду? Или они поверят, что скорее
всего, или, в лучшем случае, поползут слухи, подозрения, и
беглецы безнаказанно уйдут из лагерей. Охотники не захотят
помогать нам. От угрозы выдать Малявина и до полного разгла шения тайны иностранцам — один шаг. И мы с вами, и там
наверху прекрасно знаем, чем живут начальники лагпунктов.
Они пьяницы, воры, взяточники, развратники. Но они выпол няют, как и мы с вами, высокую волю. И пока они работают
хорошо, мы прощаем им все. Мне бы с большим трудом про стили даже Игоря, окажись я и в самом деле его родственник.
Но за дело Малявина и мне, не задумываясь, снесут голову, если оно станет известно посторонним. Пункт второй, мартов ское дело. Понимаю, что вы хотите возразить. Зотов не дога дался, о чем идет речь. Но он может случайно встретиться с
теми, кто выполнял мартовский приказ, и они проболтаются
по пьянке, что в марте сорок пятого года им довелось испол нять это грандиозное дело. Зотов привык работать кустарно.
Такой размах его испугает или заинтересует. Он болтлив и не
преминет поделиться секретом с собутыльниками. И как круги
по воде поплывут слухи, догадки... Кто-нибудь докопается до
правды и перебросит ее через забор. Там с удовольствием под хватят и зашумят во весь голос. Их сюда не упрячешь.
— Объявим очередной клеветой.
— Объявить-то объявим. А докажем ли?
— Наши люди привыкли верить всему.
311
— Наши — да, но они...
— Какое нам дело до гнусных ставленников мирового...
— Мы с вами не на собрании, Осокин. Нам бы и не было
дела, если бы за границей жили одни наши враги. А там есть
немало сочувствующих, друзей, верующих в нашу справедли вость. Не оттолкнет ли их такой слух?
— Назовем их отщепенцами...
— Предателями, холуями, лакеями мировой буржуазии, — подхватил Орлов, — но этих людей не вернешь. Мы проиграем
в мировом масштабе. А за это поплатится головой Осокин, Ор лов, Агапов, далее кой-кто повыше. Пункт третий. Донос на