— Не мешкай, Леонид.
— Ты говорил Лиле или кому-либо из знакомых... обо мне?
— Орлов в упор посмотрел на Игоря Николаевича.
— Лиле — никогда.
— А друзьям?
— До того, как встретился с тобой, рассказывал многим, что ты, вероятно, погиб. Я не верил, что ты бросил меня...
— Не по своей воле, Игорь... В восемнадцатом меня аре стовали как бродягу. Я им наврал об отце, хотя его почти не
помню. Мне поверили и зачислили в красногвардейский отряд.
Я... Зачем повторять...
— Ты донес на своего товарища, его насильно взяли в от ряд. Он пытался вернуться домой, поделился своими мыслями
с тобой, ты с командиром отряда... и его расстреляли. После
этого ты пошел служить в особое подразделение.
— Я сам рассказал тебе эту историю и ты меня укоряешь?
Нечестно, Игорь. Я хотел жить. О тебе я не забывал. Через
полгода вернулся в город. Я искал тебя и не нашел.
— Лучше бы мы с тобой не встретились. Я горевал бы о
брате... О честном мальчишке... А сегодня? Кто ты?
— Многое от меня не зависит. Поздно сожалеть, Игорь.
Записка и фотография попали куда не следует. Ответь мне на
последний вопрос и наш разговор окончен. Если тебе на допро се пригрозят арестом Лили и Димки, ты выдашь меня? Я —
349
Малюта, Лиля — жена, Димка — сын. Ты их любишь, а меня...
только терпишь. — Наступило долгое молчание.
— Как тебе ответить, Леонид? Соврать? Я не умею и не
хочу. Сказать правду, а поверишь ли ты ей? Тебя приучили
лгать, изворачиваться, доносить... Где уж поверить тебе простой
человеческой правде?
— Тебе я поверю, Игорь. Не все люди такие, как... я и мои...
товарищи, — при последнем слове Орлова передернуло.
— С другими ты не знаком.
— Знаю я и других.
— Откуда?
— Они не подадут мне руку... как сегодня ты. Предпочтут
мое заведение беседе с таким, как я. Но я читал сотни дел и не
понаслышке знаю, как добиваются чистосердечного признания.
Я бы и десятой доли не вынес того, что вытерпели они. Эти
люди поплатились не только своей жизнью, но и близкими.
Они не оговорили ни одного человека, и даже себя. Я — под лец, но не дурак, все понимаю.
— И служишь?
— Некуда уйти. И не отпустят меня живого. Ответь на во прос.
— Трудно. Обычные методы вашего сыска я выдержу, но
если вспомнят Димку и Лилю... — голос Игоря Николаевича
дрогнул.
— Тогда?
— Не знаю, Леонид. Я не герой. Собой распорядиться — одно, ими — другое. Посуди сам. Кто они и кто ты? Защищать
тебя? А зачем? Хуже тебя не пришлют, лучше — тоже. Все вы
одинаковые.
— Что ж ты предлагаешь? Решай, брат.
— Меня обязательно вызовут туда?
— Почти обязательно, Игорь. Y них накопилось много ма териала. Не упустят случая посчитаться со мной.
— Клаву Русакову тоже?..
— Да... Тебе-то что за дело до какой-то проститутки? Фу, о какой мелочи ты думаешь!
— Не смей оскорблять человека! — голос Игоря Николае вича зазвенел. — Вы убили ее.
350
— Отчасти мы, хоть я к этому руку не приложил. В другое
время она бы к нам не попала, Я — ассенизатор... кто-то нага дит, а я убираю чужое дерьмо. Они с чистыми руками, как Бо рис Годунов, а я — Малюта. Грязно... тошно... Не будем ковы ряться в язвах. Отвечай, Игорь.
— Ты круто ставишь вопрос. Я на него ответил. Если хо чешь — разъясню. Собой я пожертвую, не ради тебя, а ради
того малого, что мне удалось сделать с твоей помощью... Но
сделал ли я что-нибудь хорошее?
— А больница?
— Люди здесь отдыхают... И все ж е больница — палка о
двух концах. Хорошо здесь заключенным, они начинают ду мать так: не везде такие скоты, как в глубинке. Часто приез жает начальник управления, и надзиратели хвосты поджали. И
все ж е больница помогает людям. Какой ценой, знать не обяза тельно... А цена очень большая... На тебя и на твоих хозяев
больница надевает ореол святости: вы — безгрешны, виноваты
те, кто на местах. На Зотовых вам наплевать. Когда кончится
вся эта трагедия, Зотовых и надзирателей люди не осудят — слишком их много. Сошлются на тяжелые времена, поругают
мелких подлецов, скажут, что народ у нас такой, что сами мы
виноваты, и в доказательство вспомнят больницу. Взял ее ге нерал Орлов в свои руки, и все делалось по закону. Больница
оправдает вас завтра и спасет людей сегодня. Кто останется в
выигрыше, кто проиграет, не будем гадать. Но из зерна буду щего не испечешь хлеб настоящего, а он нужен сегодня, сей час, сию минуту. Ты дал мне ломоть хлеба, и я, как умел, поде лил его среди голодных. За это я заплачу своей жизнью. Мера
за меру, Леонид. Но платить за тебя женой, сыном — не жди, Орлов. Твоя жизнь дешевле.
— Я не ждал от тебя другого ответа. Что бы ты сделал на
моем месте? Подскажи.
— Тебя начинает мучить совесть?
— Начинает... Откуда ты знаешь, что начинает? Может
быть, и раньше...
— Не лги, Лешка... Мы говорим с тобой в последний раз.
Лгать мертвому — трусость. Я считал тебя смелее.
— И бессовестнее?
351
— Нет, Леонид. Ты был безнаказан и угрызения совести
не мучили тебя. Пока умирали назнакомые тебе люди, ты оста вался спокойным. Но вот появилась необходимость убить ме ня... тебе это неприятно...
— За что же... так, Игорек, «неприятно»? — глухим надтре снутым голосом повторил Орлов.
— Прости, Леонид. Тебе... больно. Y тебя кончилась безна казанность.
— Но как поступить с тобой? Скажи!
— Ты хочешь, чтоб я сам себе вынес приговор? Я его вы нес. Меня убыот, и пусть тебя это не терзает. Я даже не застав лю тебя отдавать приказ. Завтра ты меня законвоируешь, и я с
горя войду в запретную зону.
— Могут... по ногам...
— Исключено. Меня ненавидит надзиратель Айда-пошел, я
не давал ему спирту. А самое главное, запретил тайно лечить
его сифилис. Он заразился в вензоне. Его перевели дежурить
на вышку. Завтра днем его дежурство. Я не просто войду в
запретную зону... Я полезу к нему на вышку. Ему не останется
ничего другого, как прострелить мне голову, что он сделает с
несомненным удовольствием и не пожалеет пуль. Можно и
петлю... Это детали... Но даром я тебе не достанусь. Я требую в
обмен за себя сегодняшний этап.
— Y тебя... хватит сил?
— До завтра ты ничем не рискуешь, а утром увидишь сам.
Отменяй этап.
— Но я ж е отменил...
— Совсем отменяй. Эти люди должны остаться жить. Дай
мне слово!
— Даю, Игорек... Лилю и сына не тронут... Я испытывал
тебя... Y меня в руках против моих шефов кое-что есть. Хва тит, чтоб защитить Лилю и Димку. Ты будешь жить. Но... с
одним условием.
— С каким?
— Я отказываюсь от своего слова: этап сегодня уйдет.
— Зачем тебе нужны старухи? Девушка? Молодые ребята?
YMHpaioiixnfi капитан? Хватит меня одного.
— Они не нужны мне и поэтому побегут. Если бы ты не
проболтался Ивлевой... Она могла сказать другим.
352
— Ты врешь, Ленька! Ивлева тебе не страшна. Ее не за пугают и ей не поверят.
— Зачем же мне врать? — неуверенно спросил Орлов.
— Сейчас, а не раньше, ты испытываешь меня. Поменяю
ли я свою жизнь на восемь человек или устою. Вы ошиблись, гражданин Орлов. Не поменяю!
— Для чего мне это?
— Ты хотел доказать мне: «Ты, Игорь, такой же, как я.
Пришла смерть — откупаешься чужими жизнями. Меня тоже
заставили, а ты говорил, что я опричник. Будь ж е опричником
и ты. Тогда не упрекнешь меня». Вот что ты думал. Так или
нет?
— Да... Для этого я и приехал, — губы Орлова дрогнули.
Гримаса боли исказила побледневшее лицо.
— Тебе мало моей смерти? Хотел растоптать меня? Пре вратить в такое же животное, как и ты сам?
— Игорь!
— Я больше не скажу ни слова. Отмени этап — и я завтра